Автобиография Д.И. Каратанова

Источник: Лисовский Н. Сибирский художник Д.И. Каратанов./ Николай Васильевич Лисовский. – Красноярск: Красноярское книжное издательство, 1974. – 144 с.

Д. И. Каратанов

1948 г.

Автобиография

Дом в Аскизе, где жил Каратанов Д.И.

Родился я в 1874 году 11 марта в с. Аскиз Минусинского края. (Минусинского уезда Енисейской губернии)

Сын красноярского мещанина Иннокентия Ивановича Каратанова (Мать Д. И. Каратанова — Павла Николаевна, урожденная Собесская). По специальности он был бухгалтер и всю жизнь прослужил в разных местах в этой должности.

Общее образование я получил в трехклассном красноярском училище.

В 1888 году я показал свои рисунки В. И. Сурикову, который дал со­вет моему отцу для получения художественного образования отправить меня в Петербург.

До поступления в Академию художеств я неоднократно консультировал­ся у В. И. Сурикова своими работами.

В 1892 году я поступил в Академию художеств.

Надо заметить, что перед поездкой в Петербург, я почти два года уп­ражнялся в рисовании у приехавшего в Красноярск художника Михаила Александровича Рудченко, который бывал у В. И. Сурикова вместе со мной, консультировался по моим работам.

В 1896 году я вернулся в Красноярск и начал самостоятельную твор­ческую работу.

В 1900 году я получил заказ на выполнение декорации и занавеса для вновь построенного в Красноярске театра им. Пушкина. Осенью 1900 года я вновь поехал в Петербург, где для повышения квалификации поступил в частную мастерскую княгини Тенишевой, где работал маслом над обна­женной натурой. Один мой этюд был приобретен этой мастерской.

Тогда же получил заказ на выполнение декораций для академическо­го бала. Потом еще заказ, данный мне В. А. Серовым, — это написать де­корацию для постановки оперы его отца-композитора — «Вражья сила». Этот случай дал мне возможность познакомиться с В. А. Серовым, его матушкой, руководившей музыкальной частью этой постановки, и с И. Е. Репиным.

Акварельный эскиз В. А. Серова, с которого я писал декорацию, был мне после выполнения заказа подарен В. А. Серовым.

Затем я опять возвратился в Красноярск, давал уроки частным лицам и занимался творческой работой.

В 1902 году был арестован в местности «Столбы» по распоряжению жандармского управления и препровожден с двумя товарищами в красноярскую тюрьму. Мне было предъявлено обвинение в печатании и рас­пространении прокламаций. Печатную машину жандармы на «Столбах» не нашли, так как она находилась в городе и вместе со шрифтом была спря­тана в подполье амбара моего отца, по Октябрьской улице дом № 21 — это бывшая улица Кузнечные ряды (В настоящее время — улица Дубровинского).

В 1902 году я по некоторым семейным причинам принужден был вы­ехать в Казань. Там мне удалось в качестве художника поступить в част­ную хромолитографию Вараксина.

Прослужив около года, приблизительно, я был единогласно выдвинут рабочими этого предприятия делегатом для переговоров с хозяином. Пе­реговоры привели к положительным результатам.

Свободное от службы время занимался творческой работой, а также выполнил несколько заказных портретов.

Осенью 1904 года я возвратился в Красноярск.

В ту пору рабочее движение нарастало, и меня попросили (подполь­щик социал-демократ Константин Кузнецов) с целью агитации поступить в железнодорожные мастерские.

Мне, благодаря знакомству с некоторыми лицами, это быстро удалось. Поступил на должность маляра и прослужил до событий 1905 года.

В марте этого же года участвовал на Московской выставке «Союза русских художников», где выставил 10—12 сибирских этюдов. Из них бы­ло приобретено частными лицами, кажется, 10 этюдов.

Работал творчески, давал частные уроки, работал над эскизами по ис­торическому прошлому Сибири, что продолжаю и в настоящее время.

В 1906 году был приглашен Петербургским музеем, бывшим Александра III, участвовать в поездке по Туруханскому краю в качестве художни­ка. Выполненные там работы поступили в указанный музей, а один этюд — «Женщина-шаманка» («Остячка») — был приобретен.

В 1907 году участвовал в экспедиции Красноярского краеведческого музея в низовья Енисея.

С 1904 по 1917 г. как художник был использован подпольной органи­зацией с-д для подделки паспортов бежавшим из Сибири политическим ссыльным. Рисовал карикатуры, разоблачающие царский режим.

В январе 1910 года в Красноярске открылась рисовальная школа, в которой я состоял преподавателем, вплоть до ее закрытия в 1919 г. За этот период я продолжал творческую работу и принимал участие во всех художественных выставках Сибири.

В 1911 г. я от красноярского музея опять поехал в Туруханский край. Там мной было выполнено этюдов и рисунков количеством около 80-ти. Из них около 60-ти были приобретены частным коллекционером Костаревьгм.

В 1917 г. я поступил художником в Красноярский краеведческий му­зей. Проработал там до 1940 года. Кроме работы в музее, я в те годы пре­подавал рисование в городских школах.

В 1921 году я от краеведческого музея опять поехал в Туруханский край для зарисовок. Работы поступили в музей.

В 1927 году был приглашен Красноярской рыбохозяйственной стан­цией в экспедицию для зарисовок в Нарымский край. Рисунки из этой по­ездки были приобретены Новосибирским музеем.

В 1928 году от этой ихтиологической станции я опять поехал в На­рымский край. Работы из этой поездки приобретены красноярским музеем. Преподавал рисование в школе живописи в 1936—37—38 гг.

Работая творчески, я принимал участие в художественных выставках Сибири в городах Красноярске, Новосибирске, Иркутске. Был избран де­легатом» на съезды художников в вышеназванные города.

В 1940 году Союзом художников города Красноярска был командиро­ван в Туруханский край для зарисовок мест ссылки и лиц, знавших тт. Сталина, Свердлова, Спандаряна и др. Задание было выполнено. В этом 1940 году участвовал двумя картинами на Московской выставке «Художни­ков старшего поколения». (Каталог выставки изд. «Искусство», Москва, 1940 г.).

Поездка 1940 г. в Туруханский край натолкнула меня на тему «Свердлов в туруханской ссылке». Над этой картиной я работаю уже около по­лутора лет. Параллельно с этим обрабатываю эскизы «Маевка на «Стол­бах» перед 1905 годом», «Стычка казаков с сибирскими инородцами в XVI веке». И над многими другими из прошлого Сибири для выставки «Отечественная война».

Послесловие к автобиографии Каратанова Д.И. от его друга Н. Лисовского

В тридцатые годы, во время поездки на конференцию художников Сибири в Иркутск Дмитрий Иннокентьевич разговорился в дороге по душам и рассказал, что В.И. Суриков говорил ему когда-то: «Если вы хотите создать что-нибудь серьезное, то уезжайте из Красноярска, чтобы вся красота Сибири отошла и была бы ощутима через призму рас­стояния».

У Караганова для этого не хватило ни средств, ни воли. Даже на вре­мя не мог он оторваться от своей Сибири.

Много раз потом он горевал и каялся, что не выполнил этого мудрого совета своего учителя.

— Не послушался я тогда Василия Ивановича и буквально объелся красотой.

Но суть дела была здесь, конечно, не только в этом пресыщении кра­сотой природы. Особенное было у Каратанова отношение к своему искус­ству, и это в значительно большей мере служило препятствием для его таланта. Он не мог отделить свое искусство от жизни. Превратил его пол­ностью и непосредственно в процесс самой жизни. Он в полном смысле жил в искусстве, хотя это уже заношенная, шаблонная фраза. Часто сам про­цесс работы над картиной становился чем-то самодовлеющим, необходимым, как сама жизнь. Краски сливались во что-то одно с мыслями и чувствами, с долгими раздумьями. Но заканчивались эти долгие и медлительно-спокой­ные раздумья, душа переключалась на другое, и делавшаяся при этом ра­бота становилась пережитой и уже далекой, чуждой. К ней, как самостоя­тельной художественной ценности, терялся интерес. Часто работа прекра­щалась, оставаясь незаконченной. Приходило новое, и совершало тот же круг. Потом когда-то опять вспоминалось прошлое, восстанавливался сход­ный с пережитым круг мыслей, чувств, образов. Вытаскивались из углов забытые было рисунки, холсты. Иногда с любопытством рассматривались как что-то неожиданное, нужное. Бережно разглаживались, распрямлялись, ставились на мольберт и снова начинали жить, часто как-то сами по себе и сами для себя. А иногда, надоевшие, снова свертывались и сваливались в угол.

Редко когда что-нибудь удовлетворяло и ценилось им самим, призна­валось достойным того, чтобы показать, передать его людям, отправить на выставки. А уж о какой-нибудь персональной выставке своих работ Каратанов и мысли не допускал.

Был у Д. И. Каратанова один очень интересный этюд. Называли мы его любя «Северок» или «Уголок тайги».

С ним связаны последние годы жизни и работы Каратанова.

Тайга. Холодная весна. Но все-таки снег уже сошел и остался только вот тут, на северном склоне, за небольшой скалой на вершине горы. Стал он уже крошковатый, серый, загрязненный опавшей хвоей, мелкими, сорванными ветром ветками. Рядом несколько деревьев, приютившихся за скалой, а справа от них идет склон в лог, за которым на дальних горах залегла синяя тайга, а над ней горит холодная, весенняя лимонно-желтая заря. Мрачновато и дико. Чувствуется напряженная, замерзшая тишина. Ощущаешь, как заледенела, подстыла оттаявшая было земля и похрусты­вает под ногами. Но несмотря ни на что, красота вокруг настоящая сибир­ская, строгая, и настроение во всем бодрое, подтянутое. Воздух чистый и холодный. Манит и зовет к себе эта глубокая синяя таежная даль.

Не один раз упрашивал я Дмитрия Иннокентьевича, чтобы он с этого этюда написал большую картину. Уж очень она была бы характерна для Сибири, да и для всего его творчества. Наконец, он решил взяться за эту работу летом 1951 года.

Он начал писать картину на большом холсте. Пошло хорошо. Близко к этюду. Та же скала, тот же последний снежок в заветрии, та же холод­ная весенняя заря. Но болезнь уже подступала. И раньше Каратанов жа­ловался на зрение. Закрывал рукой один глаз, смотрел и удивлялся, что видит совсем плохо. В живописи началась перегрузка в синих и фиолето­вых тонах.

Часто, навещая, я заставал его мрачным, осунувшимся.

Картина стала сильно изменяться. К великому огорчению, снежок про­пал. Появились какие-то перефиолеченные, низкорослые пихты или ели, а справа встало дерево, старая, гниловатая, доживающая свой век ива.

Знакомая. Вспомнил, что, когда Иваховым ложком поднимаешься к каратановской таежной избушке, в окрестностях Красноярска, такая ива сто­ит слева от тропы. Очень старая. Местами облупилась кора, видно было старческое морщинистое тело обреченного на смерть дерева.

Болезнь, рак легкого, мучила художника, глушила, темнила краски. Картина осталась незаконченной. Больше того — даже испорченной.

Умирал он мужественно и не один раз говорил, что не боится смерти. Дышать ему было трудно и говорить тоже. Но как сильна и жива была у Каратанова душа и его любовь к своей Сибири. Я заметил, что при моих рассказах, где я побывал в тайге, где ночевал, что видел, Каратанов при­ободряется, оживает. Яснее становился его острый и зоркий взгляд.

Д. И. Каратанов скончался 10 сентября 1952 года в возрасте 78 лет.

Как художник он был создан Сибирью и целиком отдал ей свою жизнь и творчество.