Повесть о художнике В.И. Мешкове. Глава 6. Куба

Автор повести – Жорес Петрович Трошев

Источник: Трошев Ж. Северная рапсодия: Повесть о художнике./ Жорес Петрович Трошев. – Красноярск: Красноярское книжное издательство, 1989. – 135 с.

«Енисейский Север» на Кубе

(О путешествии Мешкова В.И. на Кубу)

 Встреча с Фиделем Кастро в Красноярске 13 мая 1963 года

Из газеты «Эль Мундо» 28 ноября 1965 года «Мешков в Гаване»

«С советского «ТУ» сошел высокий, стройный человек с угловатым лицом. Сгрузил необычный багаж, который ока­зался рабочим инструментом. Это был художник Мешков, заслуженный художник РСФСР, с которым майор Фидель Кастро познакомился на его родине в мае 1963 г. и катего­рически сказал тогда: «Эти произведения нужно показать в Гаване; нужно организовать выставку этого художника».

Общество кубино-советской дружбы дает ему почетное поручение, и Мешков (священник, чтобы не было сомнений относительно его политической принадлежности, окрестил его именем Владимира Ильича) 4 ноября, в четверг, сошел на кубинскую землю, а 12-го, в пятницу, открыл свою выставку в национальном Музее, при содействии Национального Со­вета Культуры. Для гостя издалека началась «Ночь голубых грез».

Из физической географии узнаем, что Сибирь заняла весь тот северный край, который начинается от Уральских гор — по европейско-азиатской границе — и оканчивается у Тихого океана. И Енисей, река и край в одном слове, описывается как величественный пейзаж, где берег девственной тундры покрыт легким ковром из лишайника, готовым принять след северного оленя. Помимо всего, Сибирь имела печальную историю: она служила тюрьмой для высланных революцио­неров XIX века. Но сегодня выставка «Енисейский Север» поправляет это наше устаревшее представление, показывает сегодняшнюю действительность, правду о том месте, где со­циализм построил города и промышленные комплексы. Боль­ше того, он поднял культуру до ее самого современного взлета на земле такого пояса, как Северный полюс...

Есть какое-то тонкое, изящное, лирическое звучание в словах, дающих название выставки «Енисейский Север», и правдивое отображение стихии моряков, метеорологов, ры­баков, которые путешествуют на собачьих и оленьих упряж­ках, когда устают от тракторов и самолетов...»

***

Так отметила кубинская газета приезд советского худож­ника. Но есть смысл вернуться на два года назад, рассказать о встречах вождя кубинской революции Фиделя Кастро на красноярской земле, а затем уже поведать о встречах Вла­димира Мешкова с замечательными людьми Острова Сво­боды.

Это было в воскресенье 10 мая 1963 года. Трубку теле­фона подняла Полина Ивановна.

 - Володя, тебя спрашивают из горсовета.

 - Слушаю! Что, предстоит встреча с Фиделем Кастро? Шутку понял. Ну, а все же, зачем я понадобился так поздно горсовету? — Мешков положил трубку, рассмеялся: — Слушай, Полина! Меня приглашают на встречу с Фиделем Кастро.

 - А чего удивляешься! — Полина Ивановна приняла игру. — Фидель узнал, что тебе присвоили звание заслуженного, прилетел с Кубы, решил поздравить...

Верно, год 1963-й был насыщен событиями.

Присвоено высокое звание заслуженного художника РСФСР. Выставки в ГДР, КНДР, Гане, Гвинее, Нигерии, Того... Участие в работе Пленума ЦК КПСС по вопросам идеологии. И вот звонок председателя горсовета.

Еще звонок. Теперь звонит первый секретарь горкома партии: «Приезжай сейчас в редакцию, в свою мастерскую. И мы туда подъедем».

Редактор Ищук был уже на месте и все разъяснил.

 — То, что в Советском Союзе гостит Фидель,— тебе из­вестно. Возможно, он остановится в Красноярске. Когда и на сколько, сам понимаешь, никто не скажет. К тебе есть просьба крайкома или задание — считай, как удобней — нужно отобрать на свой вкус лучшие северные эстампы для подарка Фиделю Кастро. А мы должны помочь срочно сде­лать обложку альбома, дарственную надпись. Вот такие, брат, дела...

Никто, кажется, не объявлял официально, что в Красноярске Фидель Кастро сделает остановку, однако не было, на­верное, никого из красноярцев, кто бы не знал об этом со­бытии. И совершенно стихийно тысячи людей собрались на площади возле аэровокзала. Всем хотелось взглянуть на ле­гендарного героя, вождя кубинской революции. И хотя это не было запрограммировано, Фидель, видя многолюдье, прошел под искренние, восторженные приветствия краснояр­цев по привокзальной площади. Народ долго не расходил­ся, скандируя: «Вива, Куба! Вива, Фидель!»

После официальных приветственных речей к Фиделю Кас­тро подошел Мешков, сказал сопутствующие случаю, конеч­но же, заученные слова, протянул альбом.

Фидель Кастро принял подарок, сердечно обнял Влади­мира Мешкова, спросил имя.

 - Владимир Ильич!

 - О! — поднял палец Фидель Кастро и стал внимательно рассматривать гравюры. Спросил неожиданно:

 - А если я надумаю поехать на ваш Север, Вы согласитесь быть моим проводником?

 - Днем и ночью!

 - А как туда добраться?

 - Быстрей всего — самолетом. Интересней всего — теплоходом. А там — на оленях, на собаках.

Фидель Кастро вздохнул: дела на Кубе и программа ви­зита не позволяли такой роскоши...

Мешков подал ему открытку с гравюры «В Эвенкийской тайге», попросил написать несколько слов. Фидель оставил такой автограф: «Сибирскому художнику Владимиру И. Меш­кову, как память о нашем кратковременном посещении Крас­ноярска, где мы имели честь познакомиться с ним и полу­чить альбом картин. Фидель Кастро Р. 13 мая 1963 года».

Вот после этого Фидель Кастро и произнес слова, кото­рые напомнила кубинская газета. Только Владимиру Мешко­ву кажется, что Кастро не сказал так категорично. Потому и воспринял приглашение как обыкновенную дань вежливос­ти. Правда, газеты — и «Красноярский рабочий», и «Красно­ярский комсомолец», и «Советская Россия» — приглашение выделили особо, но Мешков резонно отмахивался от не очень-то вежливых, а порой и ехидных вопросов.

 — Да что там, на Кубе, без меня дел нет?

Действительно, дел на Острове Свободы было много.

Однако гостеприимные кубинцы не забыли о предложении Фиделя Кастро. И вот в конце октября последовало офици­альное приглашение, с указанием времени, с программой визита, включающей организацию персональной выставки.

***

Самолет ТУ-114 летел северным маршрутом — через Мур­манск и Гренландию. Не удалось, правда, из-за высоты и облачного покрова увидеть величайший в мире гренланд­ский ледник. Но небо над Гренландией было щедрей и по­дарило Мешкову волшебное, почти космическое видение — северное сияние. До сих пор художник видел его снизу, с земли, пусть через очищенную северными ветрами, но все-же земную атмосферу. А здесь, на предельной высоте, поч­ти на границе стратосферы, Мешков был не зрителем, а как бы участником космического чуда. И порой возникало ощу­щение, что крылья серебристой турбовинтовой птицы лижет настоящее пламя, что самолет рвет складки узорчатой, пы­лающей вуали.

 — Это зрелище было настолько потрясающим, оно так глубоко всколыхнуло душу,— вспоминает Мешков,— что я ни­как не осмелюсь воплотить эту фантастическую картину в реальность, хотя видение становится уже почти материаль­ным и мучительно преследует меня...

Первое сравнение при виде кубинской земли сверху бы­ло политически символично: «Пылающий остров!» Объясне­ние такому определению прозаично: это не игра света и кра­сок, а обилие краснозема, из которого сложен остров.

Мешкову предоставили номер в крупнейшей гаванской гос­тинице «Гавана-либерэ», с окнами, выходящими на море, с ковром пушистым, мягким и зеленым, как тундровый мох. Были непривычны, резали глаз развешанные по стенам кар­тины кубинских абстракционистов.

Когда пришел с первым визитом прикрепленный к нему товарищ из кубинского Министерства культуры, порывистый смуглолицый Луис Альберу, то Мешков не сдержался:

 - У вас на Кубе только такие произведения?

 - Неужели не нравится? — пряча лукавинку, улыбнулся Луис.

 - Да вы гляньте в окно! Ничего же придумывать не надо: вставляй это море в рамку — и картина готова.

 - А нам как раз предстоит начать знакомство с выставки абстракционистов. Я полагал, тебе будет интересно. И обещал привести тебя.

 - Раз обещал — идем! И потом мне действительно хочется понять это... — Мешков, памятуя наставления, не мог назвать «это» настоящим именем, но и не нашел силы слукавить и назвать искусством.

Ему пришлось побывать на трех персональных выставках, и они удивили Мешкова своей безлюдностью. Он привык видеть даже на выставках начинающих художников сотни людей, а тут на открытии выставки — и только официальные лица, да несколько явно случайных посетителей. А ведь вско­ре предстояла его персональная выставка! И Мешков спро­сил осторожно, явно волнуясь:

 — У вас всегда так мало посетителей на выставках?

 — Видите ли, — вежливо пояснили ему, — это выставка абстрактного искусства... Трудовой народ не очень понимает его, посещает неохотно. Вы хотите спросить: «Зачем выставлять то, что никого не интересует?» Но ведь художник работает! Он ищет свое. И видит по-своему. Имеем ли мы право закрыть перед ним двери выставочных залов? Мы полагаем, что, столкнувшись с реакцией зрителей, художник будет вынужден искать иной путь к их сердцу. И, в конце концов, найдет верную дорогу.

...Позднее Мешков познакомился с интереснейшим чело­веком, бесспорно талантливым художником, Франциско Эспинозой, преподавателем школы искусств. Он был поклон­ником абстракционизма, однако, как убедился Мешков, не навязывал ученикам своего взгляда на искусство. Учащиеся школы искусств в основном были сторонниками реализма и много времени посвящали созданию революционного плака­та, хорошо знали творчество Маяковского.

Франциско Эспиноза пригласил Мешкова в гости, в свой загородный двухэтажный особняк. Собрались и его друзья, видные кубинские художники — Санду Даре, Ренэ Портокарреро, тоже своеобразные художники, которым Мешков не может дать своей четкой характеристики:

 — Возможно, абстракционисты, может, авангардисты... Во всяком случае, они называли себя сторонниками «синтетического искусства» и пытались соединить живопись, музыку, всевозможные конструкции, свет. И такой «синтетический калейдоскоп» производил впечатление. Не более...

Франциско Эспиноза показал свои работы, одна из них, в манере офорта, «Портрет жены» буквально «потрясла» Мешкова... отсутствием какого-либо портрета. При богатом воображении «портрет» можно было бы принять за цветной рентгеновский снимок...

Мешков, как вежливый гость, не вступал в теоретический спор, но не мог оставаться и безучастным: он сделал портрет хозяина дома на фоне его картины «Объяснение в любви». Характерное экспрессивное лицо с огромными глазами под кустистыми бровями понравилось и хозяину и гостям. И они не сразу заметили «прозрачный намек» советского художни­ка: Мешков «разорвал» картину Эспинозы и «сметал на живульку» нитками. Разглядев, гости дружно захохотали, а гром­че всех Эспиноза, нисколько не обидевшись, и его гости-художники по достоинству оценили «абстрактный выпад» Мешкова...

***

«Каюр» Владимира Мешкова, как окрестил он своего по­стоянного провожатого Луиса Альберу, посетовал, что не­удачное время выбрал советский гость: «Ноябрь. Купальный сезон у нас окончен. А наш гаванский пляж — еще одно «чудо света». Товарищи из советского посольства рассмеялись: — Конец купального сезона? Нет, ты немедленно поезжай на пляж! И действительно увидишь чудо. Это чудо в Гаване можно увидеть только сейчас!

Ночь в тропической Гаване наступает внезапно, едва солн­це окунется в море. Карибское море не Карское, и над ним не увидишь нежных переливов северного неба. С высоты десятого этажа гостиницы Мешков с замиранием сердца следил за моментом восхода солнца, который можно было сравнить разве что с бесшумным взрывом.

Вода Карибского моря была неправдоподобно голубой. Казалось, зачерпни ее в стакан, и она не потеряет своего цвета. И, как ни ошеломлен был Мешков экзотической кра­сотой тропического моря, он невольно вспомнил, что где-то видел нечто подобное... Да! Озеро Инголь в Шарыповском районе. Там не игра света делает его нежно-голубым, а хи­мический состав воды. Но Мешков-то не химик, поэтому никак не может оторвать глаз от перламутровых волн, иг­рающих всеми цветами радуги. И до него долго не доходил смысл слов, несколько раз повторенных переводчиком: «Русский пляж». «Русский пляж».

 — Почему «русский», гаванцы перекрестили? — задает он вопрос и, не успев получить ответа, смеется от души: со всех сторон — с берега, с моря, от маленьких пляжных ресторан­чиков несутся призывные крики: «Петька! Маша! Ваня! Сере­жа, осторожней, волна собьет!»

Только теперь Мешков видит, что пляж разделен надвое: вверху, на скамьях, на парапете сотни оживленно жестику­лирующих, смуглых, белых, темнокожих кубинцев, а внизу, на пляже, — одни русские.

Для гаванцев температура воды в 20 градусов — конец купального сезона, ну а для приехавших из России — это бе­лее чем тепло. Гаванцы деликатно сидели поодаль, давая возможность своим русским друзьям насладиться встречей, ненадолго почувствовать себя в привычной обстановке...

***

Владимир Мешков часто жалеет, что не вел на Кубе под­робного дневника, не записывал бесед с кубинцами, с ин­тереснейшими людьми. Но у него есть альбом с набросками, зарисовками, и память художника восстанавливает мельчай­шие детали.

Мешков вспоминает, что, когда он посещал дом-музей Эрнеста Хемингуэя, его заинтересовала одна деталь в рас­сказе смотрителя музея: Хемингуэй не имел записных кни­жек — их заменяли небольшие предметы. Это могли быть камушки, авторучки, пепельницы, пуговицы, патронные гиль­зы, словом, вещи, постороннему человеку ни о чем не го­ворящие. Сейчас некоторые из них лежали на рабочем сто­ле знаменитого писателя — с ними он «работал» в послед­ние дни своей жизни. Стоило ему потрогать вещицу или взглянуть на нее, четко восстанавливался в памяти эпизод, связанный с ней.

А ведь у Мешкова вместо «вещиц» постоянно был альбом. Вот автошарж Николаса Гильена рядом с наброском Меш­кова. И вспоминаются встречи с замечательным кубинским писателем, а затем и встречи с другими писателями Кубы...

 С кубинскими друзьями. На переднем плане балерина Алисия Алонсо. 1965 год

Карандашный набросок танцующей Алисии Алонсо, выда­ющейся кубинской балерины, обаятельной, умной женщины, создателя первой в истории Кубы балетной школы и нацио­нального балета. Портрет, как сказала сама балерина, очень удачный, он подарил Алисии Алонсо. Остались наброски, сде­ланные на Кубе и поздней, при новой встрече, в Болгарии. «Дорога на Тринидад» — акварель, нежная, прозрачная. Наверное, с нее начался новый этап в творческих исканиях Владимира Мешкова. Он видел яркие краски Севера, сохра­нил их в душе, подарил людям. Но краски знойной Кубы — особые, неправдоподобно яркие, знойные. Увиденные раз, они не погасли в его душе.

 Мешков В.И. Дорога в Тринидад

...Дорога на Тринидад начиналась ранним утром, до то­го, как воздух раскалится до обжигающего даже в ноябре зноя. Ехал Мешков в волнении: советский посол Алексеев намекнул, что, возможно, будет встреча с Фиделем Кастро. Дорога, построенная трудолюбивыми руками кубинцев, бы­ла гладкой, как стекло. Можно спокойно рисовать — никакой тряски! Даже вода в стаканчике казалась застывшей. Настро­ение было прекрасным, хотя задолго до рассвета Мешкова разбудил гром со стороны моря. «Наверное, гроза»,— поду­мал он, но заснуть уже не смог. Впрочем, он даже обрадовался, что проснулся так рано: «Захвачу самое начало рас­света над морем».

Шофер, приехавший рано утром, рассказал, что ночью не гроза была, а выстрелы с моря: «Говорят, стреляли с под­водной лодки. А может, и с быстроходного катера. Погра­ничная охрана никого не обнаружила...»

О событиях минувшей ночи узнали по радио при подъ­езде к Тринидаду. Шофер резко затормозил, хотя шум мо­тора и езда нисколько не мешали радиоприемнику. Диктор сообщил, что ночью с пиратской подводной лодки была об­стреляна резиденция Фиделя Кастро.

Конечно, в этот день Мешкову не удалось встретиться с Фиделем Кастро. Ну а потом у вождя кубинской революции были другие, более важные дела и встречи. Из Тринидада Фидель направился  в горы Сьерра Маэстро, где создавался первый революционный отряд из двенадцати человек, остав­шихся в живых после высадки с яхты «Гранма». Там, в горах, родилась и прекрасная традиция: Фидель Кастро принимал клятву выпускников медицинских, педагогических, техничес­ких школ и военных училищ. И туда с опозданием помчался Мешков. Никого уже не застал, но стояли незыблемо, как Шипка, как Мамаев курган, горы Сьерра Маэстро. Мешков запечатлел их на своей картине.

 Мешков В.И. Фидель Кастро. Рисунок

Мешкову удалось-таки увидеть Фиделя Кастро, правда, издалека, на коротком митинге. Два с половиной года про­шло с памятной встречи в Красноярске. Тогда Фидель был улыбчив, приветлив. Сейчас его лицо пылало гневом, мо­гучий  кулак отбивал  по трибуне чеканные, гордые слова.

 — Зачем по-разбойничьи, по-пиратски, под покровом но­чи пугать детей, женщин, нарушать сон мирных жителей?! Вам мало урока на Плайя Хирон? Зачем пугать? Нападайте! Революционная Куба сумеет защитить себя!

Вот таким, порывистым, неукротимо-бесстрашным, гневным, он и запечатлен. Это даже не портрет, а плакат: на ярко-красном фоне, резкими темными штрихами-контурами «вырублен» выступающий Фидель.

***

Их было много, встреч на гостеприимной кубинской земле, за 45 немалых и таких коротких дней. Но приближался неминуемо день открытия выставки. И не где-нибудь, а в знаменитом национальном Дворце искусств, в салоне Трокадеро. Кубинские художники просили посмотреть его эстампы заранее, но Мешков отказался: по каждой гравюре каж­дым художником могли быть высказаны мнения, они могли поколебать и без того взвинченного художника.

Вспомнился к тому же давний эпизод на Севере. Старый эвенк, разглядывая изображение слона, спросил удрученно: «А шерсть-то где? Такой голый — замерзнет зимой. Махом замерзнет!» И безуспешно доказывал ему Мешков, что есть такие страны, где никогда не бывает зимы, морозов и сне­га. Старик не верил.

Нечто подобное, опасался Мешков, может произойти и здесь: кубинцы не представляют себе, что такое зима. Для них жаркий ноябрь — конец купального сезона.

И вот настал долгожданный волнующий день. Мешков был в салоне уже с утра, не в силах дождаться часа открытия, переходил от гравюры к гравюре, разглядывал их, словно впервые. Незадолго до открытия в салоне появился посол СССР на Кубе Александр Иванович Алексеев и другие офи­циальные лица. Следом — самые нетерпеливые зрители — ху­дожники.

Посол подошел к Мешкову, шепнул по-дружески: — Не трясись! Картины твои хороши. Боишься, что, кро­ме нас, никого не будет? А ты пройдись-ка мимо окон, вы­гляни...

И в день открытия и во все остальные дни работы выстав­ки зрителей было много. Мешков ходил счастливый и уже смеялся над собой, что не нашел в себе силы выступить пе­ред открытием: спазмы при виде огромной толпы сдавили горло. Он предупредил посла заранее, что выступит после просмотра документального фильма.

Кубинцы преподнесли зрителям сюрприз: в кинозале Дворца искусств, где демонстрировался фильм, при помо­щи кондиционеров понизили температуру чуть не до нуля. Организаторы выставки смеялись: «Пусть кубинцы, глядя на документальные кадры, хотя бы на минуту представят себе, что такое Сибирь!»

Кубинские зрители по достоинству оценили и поняли ра­боты сибирского художника, и вместо короткого официаль­ного выступления Мешкову пришлось отвечать на многочис­ленные вопросы. Так что получилась настоящая лекция о Красноярское крае.

На приеме в советском посольстве А.И. Алексеев позд­равил Мешкова с несомненным успехом, посоветовал поча­ще выступать на выставке с таким обширным пояснением.

Сразу же после открытия выставки, а может, после теплой встречи в советском посольстве с кубинскими деятелями культуры, у Мешкова появилась мысль подарить свои гра­вюры кубинцам. Но сказать об этом вслух не решился: «Не сочтут ли за нескромность?» И уже накануне отъезда он по­делился своими мыслями и сомнениями с послом.

 — Это замечательное решение! — одобрил тот. — И мо­жете быть уверены, что ваш подарок не будет пылиться в запасниках национального музея.

Мешков послал в Гавану письмо уже из Красноярска: «Дорогие кубинские друзья! Вернувшись на Родину, хочу передать глубокую благодар­ность всем товарищам, с которыми довелось встретиться на вашей чудесной земле, за теплый прием и радушное госте­приимство.

Удивительный революционный дух вашего народа поко­ряет всех, кто побывал на Кубе, и заслуживает всяческого подражания. Ваш чудесный народ любит и умеет ценить ис­кусство. Меня покорил прием жителей Гаваны моей выстав­ки, состоявшейся в национальном музее Кубы.

От правления Красноярского отделения Союза художников СССР, лично от себя прошу принять мою выставку «Енисей­ский Север» из 48-и работ в дар кубинскому народу, в знак благодарности за оказанный прием. Пусть она напоминает вам всегда о маленькой частице Советского Союза — Енисей­ском Севере».

Здесь в рассказе о Кубе можно бы поставить точку. Но, просматривая подшивку шушенской газеты «Ленинская иск­ра» за 1984 год, я нашел неожиданное продолжение этой истории.

«1 сентября 1977 года,— писал журналист Олесь Грек,— после работы комсомольцы бригады плотников-бетонщиков строительства Саяно-Шушенской ГЭС Федора Горбанева прямо на рабочей площадке провели открытое собрание. Было решено включить товарища Че Гевару в состав своей бригады, а его заработок ежемесячно перечислять в фонд XI Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Гавану... Спустя некоторое время стал «кубинским» еще один коллек­тив — бригада плотников-бетонщиков С.И. Гончарова. Ре­бята самоотверженным трудом завоевали право присвоить своей бригаде имя Фиделя Кастро. Деньги, заработанные Фиделем Кастро и Че Геварой, уже не первый год перечис­ляются в Фонд мира...»

В 1984 году к гидростроителям приехали гости с Остро­ва Свободы. С интересом знакомились кубинцы со стройкой величайшей в мире ГЭС, с Шушенским мемориальным музеем. Так случилось, что с их приездом совпала выставка новых работ Владимира Мешкова, открытая в фойе киноте­атра «Искра».

С особым чувством рассматривали кубинцы дорогие им места, изображенные на гравюрах, акварели и рисунки Меш­кова, узнавали дорогих им людей — Фиделя Кастро, Никола­са Гильена, Франциско Эспинозу, Алисию Алонсо, популяр­ную актрису Роситу Фернес. И дорога в город Тринидад, и горы Сьерра Маэстро — все было дорого и близко кубин­ским гостям.

 — Вы зовете Мешкова «певец Севера»? — спросили ку­бинцы.— Мы теперь будем его звать «певец Кубы».