Народное искусство эвенков

Тунгусы, или, по-современному, - эвенки

ТАМ, ГДЕ РАНЬШЕ КОЧЕВАЛИ ДИКИЕ ТУНГУСЫ

 Одним из самых многочисленных среди малых народов Крайнего Се¬вера являются тунгусы, по-современ¬ному эвенки. Их насчитывается около 25 тысяч человек.

Более столетия назад А.С. Пушкин писал:

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн,
и ныне дикой Тунгус...

Гениальное предвидение Пушкина в наши дни блестяще воплотилось в жизнь. Из среды тунгусов (эвенков), всего лишь 150 лет назад «диких» и, по существу, остававшихся таковыми вплоть до революции, вышли не только сотни знатоков и почитателей поэзии Пушкина, но и свои замеча¬тельные поэты, художники, ученые.

 Как писал ученый XVIII века И. Георги, составивший описание всех обитающих в Российском госу¬дарстве народов, «россияне получили самое первое известие о тунгусах от енисейских отяков и начали, в 1607 году, стараться через посылку из Мангазея казаков о покорении оных.

Во время российских нападений ока¬зали тунгусы больше мужества, не¬жели другие сибиряки, и никакое поражение не могло их принудить к составлению занятых ими под жилище своих мест. Преодоленные бунтовали в последовавшие времена несколько крат, и в 1640 году ленские тунгусы у собирателей податей выщипывали бо¬роды. Живущие на западной стороне Байкала тунгусы покорились России не прежде как в 1643 году, а на вос¬точной же стороне и по Витиму обита¬ющие в 1657 году».

Земли, где некогда кочевали дикие тунгусы (в советские годы - территория Эвенкий¬ского автономного округа), располо¬жены среди тайги и горных массивов, вдоль реки Енисей, по-тунгусски — Иоанесси — Большая река. Почти на четыре тысячи километров с юга на север простирается Енисей. Общая площадь Эвенкийского автономного округа — 745 000 кв. км (это почти что равняется тер¬ритории Чехословакии, Польши, ГДР, Болгарии и Венгрии, вместе взятых).

В ясную погоду под крылом ско¬ростного воздушного лайнера, или, еще лучше, маленького тихоходного самолета, совершающего рейсы на короткие расстояния, можно видеть простирающиеся во все стороны пу¬стынные пространства. Зимой здесь господствует два цвета — черный и белый; иногда самолет повисает над голыми скалистыми черными вер¬шинами горных хребтов. Редко уви¬дишь внизу поселок.

В весеннее и летнее время все ина¬че. Самолет много часов летит над темным бархатным ковром тайги. То тут, то там тайга расступается, откры¬вая нежно-зеленые участки, которые с высоты кажутся небольшими. Это бо¬лотистые низины, размеры которых в действительности исчисляются десят¬ками и даже сотнями квадратных километров. Посреди или на краю таких низин осколками зеркал блестят бесчисленные северные озера.

Разнообразен и богат животный мир Крайнего Севера. Здесь водятся белые и голубые песцы, рыжие и чер-нобурые лисы, соболь и горностай, выдра и бобер, белка и заяц. Не ред¬кость увидеть на таежном берегу северной реки диких кабанов или могучих лосей. Из года в год увеличи¬ваются стада диких северных оленей. В глубине тайги охотники часто набредают на медведя.

Несметное множество рыбы водит¬ся в реках и озерах Крайнего Севера. В узеньких речках за полярным кру¬гом весной можно ловить идущую косяком рыбу прямо руками, стоя одной ногой на одном, а другой — на другом берегу речушки или, точнее, ручья. При этом виды рыб самые цен¬ные: нельма и таймень, чир и омуль, карась и ряпушка и многие другие.

Не менее разнообразен и богат мир птиц — так называемых боро¬вых, водоплавающих, певчих, декора¬тивных. Белая куропатка, например, в отдельных местах устилает землю чуть ли не сплошным покровом; охот¬ник, отправившийся за куропатками, уходит недалеко от поселка, на рассто¬яние два-три километра, и через пару часов возвращается, принося с собой от 30 до 50 этих птиц. В большом количестве водятся также тетерева, рябчики, утки, гуси.

Одна из самых замечательных птиц Крайнего Севера — черная гагара. На севере Эвенкии водится редкая по красоте оперения розовая чайка. Не¬вольно хочется сопоставить эти цвета: белый — снег, черный — гагара, ро¬зовый — чайка. Вполне вероятно, что эти сопоставления и цветовые отноше¬ния издавна вошли в сознание мест¬ных художников-орнаменталистов.

Таежные леса славятся разнооб¬разием растительности. В сущности, тайга очень живописна. Из деревьев преобладает лиственница, но также попадаются ель и пихта, дуб, ольха и береза. Все эти деревья различны по своим силуэтам, по окраске стволов и крон. Тайга — это лес, еще очень мало освоенный человеком и в гораздо большей степени покоренный зверем.

Темная зелень лесов, переливчатая окраска горных склонов, голубизна неба, синева рек, красная и синяя рос¬сыпь ягод, разнообразнейшая окраска мха, включающая все тональные пере¬ходы теплых и холодных цветов, от белого до глубокого бархатно-чер¬ного, — все это богатство красок отразилось в сознании эвенков и нашло воплощение в бытовых худо¬жественных изделиях.

  Моржовый клык. Цветная гравировка

 Живописен посе¬лок Подкаменная Тунгуска, располо¬женный на берегу светлой, широкой, красивой одноименной реки. Здесь, в Эвенкии, не говорят: «поселок», гово¬рят: «фактория». Это слово осталось в ходу с тех времен, когда на месте нынешних, во всех отношениях благо¬устроенных больших селений суще¬ствовали крохотные заимки, где при¬емщиками-меховщиками производи¬лась меновая торговля: обмен драго¬ценной пушнины на привозные фаб¬ричные товары — ткани, украшения, свинец, порох, табак и пр.

Хорошо попасть на Подкаменную Тунгуску летом, но, пожалуй, еще лучше зимой. Зима, снег, мороз орга¬ничны для районов Крайнего Севера, и нельзя понять и прочувствовать своеобразную, незабываемую красоту этих мест, не приехав сюда зимой.

В зимнее время уже здесь мы уви¬дим оленью упряжку. Это оленеводы из табунов, где они постоянно работают, приехали в районный центр — в магазин за покуп¬ками или по неотложным делам.

Хозяин ушел, олени, запряженные в длинные, узкие санки (нарты), стоят спокойно у крыльца сельсовета или у входа в чайную. Первое впечатление, производимое северным оленем, — хрупкость, нежность, кротость. Это впечатление, по всей вероятности, со¬здается благодаря мягкому, кроткому выражению больших темных, влажно поблескивающих глаз оленя, осенен¬ных длинными ресницами. Впечатле¬ние хрупкости возникает из-за невы¬сокого роста северного оленя и из-за того, что его изящную голову вен¬чают огромные ветвистые рога, кото¬рые кажутся чрезмерными и потому обременительными для него.

Однако эти впечатления обманчи¬вы. Северный олень — сильное, свое¬нравное и выносливое животное. И прирученный, домашний, он не до конца расстается со своим диким нра¬вом. Каждый раз, перед тем как запрячь оленя, его приходится ловить в стаде с помощью петли аркана (маунта), который на его рога ловко набрасывает пастух-оленевод.

Северный олень — удивительное животное, самой природой приспосо¬бленное к суровым условиям суще¬ствования. Как бы ни был приручен олень, его нельзя держать в хлеву или в стойле и кормить сеном. Олень круглый год живет на воле, на откры¬том воздухе. Он и зимой отдыхает, спит и пасется на снегу. Питается олень ягелем, оленьим мхом, вес¬ной — свежими побегами деревьев, осенью — грибами. Никого не поеда¬ет, не трогает олень, он не хищник. Но у него есть враги — хищники... «Волк!» — догадывается читатель. Да, и волк, конечно, но еще страшнее маленькие хищники: гнус и овод. «Ле¬том олений пастух — гнус», — гово¬рят эвенки. Гнус — крохотная мош¬ка, меньше булавочной головки, но налетает она тучами, укусы ее болез¬ненны и долго не проходят. Еще хуже овод — большая серая муха. Самка овода откладывает свои яички прямо в кожу оленя. Созревшие личинки — червячки прогрызают шкуру, выходя наружу. И оленья шкура бывает вся в дырках от укусов овода.

Если подойти к стоящему оленю сбоку, то нас поразят стройные ров¬ные ноги животного. Покажется нам, что это суховатая стройная женская ножка в блестящем полупрозрачном, туго натянутом капроновом чулке и в черной лакированной туфельке; толь¬ко каблучок не опирается на землю, а почему-то висит в воздухе. Лакирован¬ная «туфелька» представляет собой широкое черное раздвоенное копыто, благодаря которому олень, не прова¬ливаясь, легко и быстро бегает по глубокому снегу. То, что показалось нам блестящим капроновым чул¬ком, — блестящая гладкая низковорсная шкура на ногах оленя, самая прочная, самая красивая часть оленьей «одежды» — камус.

Эвенки, как и другие народы Крайнего Севера, еще в глубокой древности научились выделывать как оленьи шкуры, так и пушнину с помо¬щью подручных средств, успешно за¬меняя ими современные химикаты, применяемые в промышленности. Правда, вся эта обработка была чрез¬вычайно медленной, трудоемкой, тре¬бовала бесконечного терпения и боль¬шого физического напряжения. Выде¬ланные домашним способом шкуры и меха отличались великолепным каче¬ством. Изнаночная сторона, мездра, получалась белой, мягкой, эластичной, ворс меха переливался и блестел. Выделывалась эвенками и ровдуга — оленья замша, более грубая и толстая, чем современная замша фабричного изготовления. По цвету ровдуга бы¬вала желтовато-серой, неровной, но ее зачастую окрашивали в желто-корич¬невые цвета при помощи природных растительных красителей и копчения на легком огне. Ценная пушнина очень редко оседала в хозяйствах охот¬ников.

Пушнина служила средством тор¬говли и обмена, ею выплачивались налоги — (ясак) в дореволюционное время. Оленьи шкуры не считались ценным сырьем. В суровых условиях Крайнего Севера это был наиболее доступный материал, спасавший от жестоких морозов многомесячной по¬лярной зимы. На втором месте был мех собаки, полярной лайки. Также как олень, собака в условиях Севера и Дальнего Востока являлась ближай¬шим помощником человека, служила и упряжным животным, и на охоте помогала.

 

Деталь старинной эвенкийской одежды. Ровдуга, бисер

Шкура собаки, в своем роде очень красивая, обычно использовалась для отделки декоративных изде¬лий из оленьего меха.

Выделкой шкур и пушнины, вы¬делкой и окраской ровдуги занима¬лись на Крайнем Севере женщины и девушки. На мужчине лежали заботы по добыванию пищи, средств к суще¬ствованию. Мужчины охотились на диких оленей, приручали и пасли домашних оленей, поставляли мясо и рыбу. Женщины занимались перера¬боткой, разделкой всего того, что несли в дом, в семью их мужья, отцы, сыновья, братья. Они должны были прежде всего одеть своих кормиль¬цев — одеть так, чтобы им было тепло в лесу или на реке, когда мороз достигает 45—60°. Царское прави¬тельство не занималось снабжением далеких окраин России одеждой, обу¬вью, посудой, предоставляя жителям Крайнего Севера самим изготовлять для себя из подручных материалов все необходимое для жизни. Но поскольку человек творит все «с надлежащей мерой» и «по законам красоты», в одежде, обуви и предметах быта, изготовля¬емых мастерицами Крайнего Севера, целесообразность соединялась с кра¬сотой.

Путешественник англичанин Джон Белл, принимавший в начале XVIII века участие в посольстве Л.В. Измайлова в Китай, при описа¬нии картин эвенкийского быта отме¬чал: «Одежда мужчин очень проста и удобна для передвижения. Она состоит из короткой куртки с узкими руками, сделанной из шкур животных мехом наружу. Шаровары и чулки из того же самого меха, оба из одного куска, плотно прилегают к телу. Сверх того они носят кусок меха, покрывающий грудь и живот, свисающий с шеи на длинных ремнях, в большинстве случаев вышитый руками их жен и укра¬шенный узорами».

Этот старинный национальный ко¬стюм эвенков, который видели и опи¬сывали путешественники XVIII века, теперь совершенно исчез из обихода и сохранился только в музеях. Как и у других народов Крайнего Севера, он состоял как бы из двух слоев: верхней одежды мехом наружу и одежды ниж¬ней, более легкой, — мехом к телу. Эта нательная одежда была чрез¬вычайно изящной и тонкой по цвету. Изготовление ее требовало огромных затрат труда и времени, бесконечного терпения и аккуратности.

Красоту старинной эвенкийской одежды отмечал и знаменитый путе¬шественник по Сибири первой поло¬вины XIX века А. Миддендорф. Слу¬чалось Миддендорфу во время его странствий по таежным просторам на¬ходить приют в эвенкийской (тунгус¬ской) юрте. Он отмечает, что когда хозяин юрты входил в свой дом и сни¬мал верхнюю, меховую шубу, то под ней обнаруживалась необычайно на¬рядная одежда. Это был короткий, плотно обхватывающий грудь, плечи и спину кафтан из оленьей замши, ровдуги, обшитый по подолу и рука¬вам бахромой из звериного волоса. Его дополняли расшитый бисером на¬грудник, закрепленный вокруг шеи на ровдужных ремешках и свисавший широким треугольником на грудь и живот, высокие до бедер, нарядные, расшитые унты-баккари и шапка из меха выдры, росомахи или из лисьих и песцовых лапок.

Русские землепроходцы и соседи по тайге и тундре называли эвенков «шитолицыми». Это были красивые мужественные и приветливые люди. Мужчины носили длинные волосы, за¬плетенные в косу. Лица как у мужчин, так и у женщин были татуированы разноцветными узорами — «расши¬ты».

Эвенков всегда отличала строй¬ность, известная сухощавость, гиб¬кость фигуры. Они в избытке имели то, к чему стремится житель современ¬ных больших городов: физические упражнения, длительные лыжные «прогулки» на открытом воздухе, обу¬словленные охотничьими и рыболов¬ными промыслами. Поэтому кафтан в обтяжку — не случайность: эвенки прекрасно учитывали свою стройность и изящество и подчеркивали, усили¬вали ее покроем и отделкой своей оде¬жды.

Тот же Миддендорф указывает, что женщины-эвенкийки в его время были одеты так же, как и мужчины. Только на широком ровдужном, рас¬шитом бисером поясе у мужчин были подвешены кошельки для табака, трубка, огниво, нож в расшитых бисе¬ром ровдужных ножнах, а у женщин на таком же поясе висели игольница, наперсток, сумочки с оленьими сухо¬жилиями (нитками) и прочие пред¬меты женского обихода.

Женские парки были сплошь по¬крыты металлическими бляхами. Бля¬хи были нашиты на груди, на подоле, на нагруднике. Кроме блях, нашивали еще кольца и колокольчики. В музей¬ных собраниях сохранилось немало эвенкийских нагрудников.

 

Нагрудник эвенкийский. Ровдуга, бисер, ткань, мех

Нагрудник был важной как конструктивной, так и декоративной частью одежды жите¬лей Крайнего Севера. Он служил для защиты груди и горла от мороза, надевался на шею и свисал вниз до живота. Эвенкийский мужской на¬грудник, вышедший из употребле¬ния в недавнем прошлом (всего 40—50 лет назад; изыскан по цвету и ритмическим членениям.

Верхняя узкая часть закрепляется на шее при помощи ремней, внизу нагрудник по¬степенно расширяется и заканчивается не прямым краем, а уголком. Чаще всего композиция напоминает раму из светлого материала, в которой остав¬лены окошки темного цвета с распла¬станными на них выполненными цвет¬ными нитками или бисером крестооб¬разными фигурами.

Эти крестообразные фигуры про¬изводят впечатление чисто отвлечен¬ных геометрических форм. Никогда не подумаешь, что это изображение живого существа. А между тем это именно так. Крестообразная фигура на эвенкийском нагруднике — это изображение водоплавающей птицы гагары.

 

Эвенкийский детский кафтан из ровдуги, расшитый бисером

Как удалось мастерам-эвенкам превратить живую птицу в такую линейную геометрическую форму? Перед нами пример такого обобщения образа живого существа, какое довольно часто практикуется в народном декоративно-орнаментальном искус¬стве. Обобщение в данном случае означает отказ от всех и всяческих подробностей, от всего второстепен¬ного, что, по мнению народного мастера-художника, не представляет какого-либо существенного значения. И в самом деле, что главное во внешнем облике гагары? Если смотреть на нее сверху, то — узкая спин¬ка, длинная шея, маленькая головка с длинным клювом и хвостик вытянуты в прямую черную полоску, а крылья, не очень длинные, отогнуты назад по отношению к голове. А теперь вновь посмотрим на эвенкийский нагрудник. На темном фоне светлым бисером выложена прямая линия, и от нее отходят под острым углом два отрез¬ка — крылья. Вот и все. Для сведу¬щего человека все понятно.

Гагара пользовалась у эвенков особенной любовью. Во-первых, их издавна привлекал ее красивый чер¬ный силуэт. Во-вторых, это одна из тех птиц, которые, как аисты, выби¬рают себе пару один раз и на всю жизнь. Поэтому гагара считалась как бы символом любви и семейной вер¬ности. Наконец, на гагару охотились из-за ее красивейших черно-серебри¬стых перьев, которыми украшали праздничную одежду, сумки, ковры.

В XVIII—XIX веках на Крайнем Севере получила особое распростра¬нение отделка одежды и других изде¬лий из оленьих шкур и камусов разно¬цветным бисером. До появления бисе¬ра меховую одежду отделывали буса¬ми из мамонтовой кости. Костяные бусинки имели вид тщательно выде¬ланных столбиков, покрытых полос¬ками, или шариков с полосками.

Еще первобытные мастера стреми¬лись оттенить мягкость, теплоту, пере¬ливчатость, ворсистость, блеск меха таким холодным контрастным, твер¬дым по отношению к меху материа¬лом, как кость. Оба материала вы¬игрывали от взаимного сопостав¬ления. Костяные шарики и кружки, которыми украшался мех, иногда под¬крашивались синей, зеленой и красной краской, добытой из естественных красителей.

 

Эвенкийская вышивка бисером по ровдуге

С проникновением в глубинные районы Сибири и Крайнего Севера купцов, скупщиков ценной пушнины, появился разноцветный бисер, кото¬рый выменивался на меха. Поставщи¬ками бисера были русские и иностран¬ные купцы. Но сам бисер не был, по-видимому, ни русским, ни американ¬ским. Рассказывают, что еще 80—100 лет назад и раньше разноцветный непрозрачный бисер на берега Север¬ного Ледовитого океана и в низовья Енисея, Лены, Амура купцы достав¬ляли очень издалека — из Индии, где бисеринки якобы вытачивались вруч¬ную индийскими бедняками-ремеслен¬никами из разноцветных раковин, до¬бываемых в океане. Очень возможно, что это так и есть. Наша современни¬ца, этнограф-индолог Н.Р. Гусева в своей книге «Тысячелетие и современ¬ность» пишет о том, как на индийских базарах ей приходилось видеть масте¬ров, вытачивающих маленькие бусинки; в руках у мастера деревянная палочка, на конце которой укреплен крохотный кусочек абразива (Абразивный материал наждак, гранит, корунд, алмаз, кремень). Этим приспособлением он проделывает в бусинке сквозное отверстие — канал. Если такие ремесленники существуют в наши дни, то тем более их было много в XVII — XIX веках... Не менее вероятно и то, что бисер поступал на Крайний Север из Китая, где высо¬кого развития достигло производство фарфора и бисер был фарфоровый. Называют также и Венецию — центр производства в XV—XVII веках не¬обыкновенного стекла. В настоящее время старинный бисер в новых вещах заменяется фабричным стеклянным бисером, точнее разноцветными бу¬синками очень малых диаметров. Ста¬ринный бисер ценится самими масте¬рами особенно высоко.

Если внимательно рассмотреть ста¬ринную бисерную вышивку, то не¬трудно заметить, что бисер в ней необычайно разнообразен не только по размерам и по расцветкам — в пределах одного тона буквально не найти двух одинаковых бисеринок. Одни из них имеют удлиненную, дру¬гие, напротив, сплющенную форму. Одни похожи на отрезок трубки, дру¬гие — на миниатюрный бублик, один и тот же цвет в них то гуще, то несколько слабее.

Каждый северный народ придер¬живается своего привычного, люби¬мого цветового подбора. Так, эвенки любили красный, желтый, зеленый цвета. Красный был не яркий, не малиновый, а теплый, ближе к крас¬ной киновари, желтовато-красный; зе¬леный — травянисто-зеленый. В вы¬шивке бисером обязательно участвовали белый и черный цвета: они необ¬ходимы для подчеркивания остальных цветов, для их оттенения.

Орнамент у эвенков был несложен: прямая полоса, уголки, полоса из пологих арочек, завершенных малень¬кими крестиками.

Начиная с XVIII века там, где эвенки близко общались с русскими, их одежда мало-помалу теряет нацио¬нальные особенности. Появление у эвенков цветного сукна, которое также выменивалось на пушнину, спо¬собствовало усилению красочности эвенкийской одежды. Оленья парка постепенно уступает место зипуну из сукна, название и покрой которого заимствованы от русской крестьян¬ской одежды.

Зипун сшит обычно из цветного сукна и отделан цветными суконными кантами и чуть-чуть цветным бисером. Во многих зипунах чувствуется вли¬яние, может быть, даже военной формы XVIII века, которую эвенки могли подсмотреть у служивых лю¬дей, ссыльных, путешественников, по¬падавших в Сибирь. Если сравнить, например, военную форму Петров¬ской эпохи с некоторыми эвенкий¬скими зипунами, то бросится в глаза их сходство: зеленые полы, красные отвороты, обшлага и воротники, двойной ряд медных пуговиц на гру¬ди.

Как старинный кафтан, так и более поздний зипун дополняла меховая обувь.

 

Унты-торбаса различных фасонов

Все народы Крайнего Севера шьют и носят зимнюю обувь из оле¬ньих камусов. Как все продуманное и придуманное народом, созданное в на¬родной среде, унты-торбаса из оленьих камусов чрезвычайно рациональ¬ны и удобны в пользовании. Сначала на ноги надеваются меховые чулки, сшитые мездрой наружу, мехом внутрь, затем поверх чулок — торбаса мехом наружу. Между чулком и верхней обувью кладется слой травы или мха. Обутые таким образом ноги не мерзнут в сильный мороз, ногам легко, свободно, мягко, они не устают при дальних пеших переходах. Такая обувь была приспособлена к морозу, к снегу, но сырости, воды она уже не выдерживала. Несмотря на то что обувь особенно быстро снашивалась и заменялась новой, принцип соедине¬ния целесообразности и красоты и здесь оставался в силе. Искусная мастерица умела придать своим торба¬сам стройную, изящную форму. По¬дошва делалась из куска толстой лосе¬вой кожи. С боков вшивались две симметричные вертикальные бисер¬ные вставки, на которых плотные ряды разноцветного бисера распола¬гались уголками, острием вниз. Ниже колен эти две боковые вставки соеди¬нялись поперечной бисерной перемыч¬кой. Вверху унты украшал широкий узорный край, состоящий из темных и светлых квадратиков меховой моза¬ики. Позже его заменил борт из сукна или бархата с вышивкой бисером в виде легкого арочного или полосного узора.

Все народы Крайнего Севера, в том числе и эвенки, владели искус¬ством меховой мозаики, т. е. сооруже¬ния достаточно крупных меховых из¬делий из тщательно подобранных не¬больших шкурок. Примером могут служить эвенкийские меховые ков¬ры — кумаланы.

Кумалан являлся частью оленьей упряжи: поддевался под седло, чтобы оно не протерло спину верховому оле¬ню.

 

Коврик эвенкийский меховой

Кумалан имеет форму несколько сплющенного, сдавленного к середи¬не по продольной оси прямоугольника с округленными углами. Прямоуголь¬ную середину окаймляет полоса. Се¬ровато-коричневый кумалан по своим швам и по краю отделывается белым камусом.

Меховые ковры по типу и формам бывают очень разнообразны. Это за¬висит, с одной стороны, от количества и качества имеющихся шкур и меха, с другой — от изобретательности и вкуса мастерицы.

 

Коврик орочский меховой

Встречаются большие, почти пол¬тора метра на метр прямоугольные ковры, сшитые из шести равновели¬ких квадратов, в каждом из которых посажено в центре круглое белое пят¬нышко. Попадаются ковры, сшитые из ровных полосок серого и коричне¬вого камуса.

Шили эвенкийские мастерицы и круглые ковры. В своих круглых коврах эвенки видели и воспроизво¬дили образ солнца. Средний диаметр круглого ковра 60 — 70 см. В центре такого ковра имеется круг диаметром 6 — 10 см. От него расходятся по радиусам и краю темные и светлые лучи. Такие ковры делались эвенками из камуса и из ровдуги. Заканчивается ковер бахромой из какого-либо длинноворсового жестко-упругого меха или из ровдуги.

 

Коврик из оленьего меха с меховой мозаикой

Постоянно меняя место житель¬ства, передвигаясь с легкостью на огромные расстояния вместе со ста¬дами оленей и со всем своим имуще¬ством, эвенки не придавали значения чему-либо стационарному, постоянно¬му. Все, что окружало их в условиях Крайнего Севера, все, что было необ¬ходимо для жизни, являлось портатив¬ным, легко переносимым и перевозимым. Таков был и переносный сборно-разборный дом — чум. Круг в основании, высокий конус в профиле выразительно объединялись с окружа¬ющим, или, точнее, с простирающимся вокруг него зимним полярным ланд¬шафтом: темные конусы чумов на снегу были видны на большом рассто¬янии, они служили хорошими ориен¬тирами в бескрайней снежно-ледяной пустыне; в таежных районах они со¬ответствовали высоким конусам темных елей, черным зубцам горных хребтов.

К условиям кочевой жизни чум был идеально приспособлен. В современ¬ных условиях его во многих местах заменили на так называемый балок — передвижной вагончик-домик на по¬лозьях. В балке, как в железнодорож¬ном купе, все идеально распланирова¬но. Там есть железная печурка, стол, убирающиеся полки — нары, под ними ящики — лари для хранения имущества; балок имеет и дверь, и окошко, пол его приподнят над уров¬нем земли. Одно плохо — это стацио¬нарная, а не разборная конструкция и, влекомая оленями или собаками через таежную чащобу, она не везде может пройти. С чумом этого произойти не могло: чум был разборным. Во время перекочевок он легко умещался на двух грузовых нартах, так как состоял из шестов и покрытия.

Разбирался и укладывался на нар¬ты чум очень быстро. Собирался он также с большой быстротой. По-иному и нельзя было на сибирском заполярном морозе. Если чум ставили две женщины, то на это требовалось минут двадцать. В мировой практике нельзя найти никакой другой построй¬ки, которая могла бы быть возведена за двадцать минут двумя женщинами, не обязательно молодыми и ловкими, и при этом надежно защищала бы от трескучих морозов и северного ветра. Для того чтобы поставить чум с такой быстротой, надо было до мельчайших деталей отработать весь порядок сбор¬ки. Женщинами же сооружались и покрытия (нюки), которые также были сконструированы таким об¬разом, чтобы в несколько минут можно было покрыть воздвигнутый каркас дома.

В поперечнике чум имел около 5 м и состоял из 25 — 30 шестов. При установке чума вначале ставили два, три или четыре главных шеста (сона) и затем уже связывали их верхушки. Потом по кругу приставляли к ним остальные шесты, имеющие название «серан».

Покрытие чума (нюк) бывало чаще всего из замши — ровдуги. В старину ровдужные полотнища, покрывавшие чум, были разрисованы и расписаны. Надо полагать, разрисовка поверхно¬стей чума была в характере тех наскальных рисунков, которые найде¬ны археологами на берегах Енисея, Лены и других крупных сибирских рек. Это изображение оленей, оленьих стад, сцен охоты. По всей вероятно¬сти, разрисованный чум выглядел очень оригинально и красиво. Эвенки, живущие на Крайнем Севере, покры¬вали свои юрты оленьими шкурами. Не ровдугой, а шкурами, которые, точно одеяло, укутывали чум и людей внутри его. Немудрено, что когда в чуме горел огонь в очаге, то хозяевам и гостям делалось не только тепло, но даже жарко. Летом чум покрывали берестой. Берестой называется бере¬зовая кора. Она очень привлекательна своим особенным строением, белиз¬ной, легкими полупрозрачными отле¬тающими слоями с черными штри¬хами-полосками. Но для покрытия или для поделок использовалась не наружная, а внутренняя сторона бере¬зовой коры, имевшая бархатистую желтоватую поверхность.

Берестой запасались обычно ран¬ней весной, осторожно снимая ее с дерева большими полосами. Очистив такую свежеснятую кору снаружи и изнутри, ее парили в котлах, сушили на открытом воздухе, расправляли, укатывали; получался замечательный материал — легкий, мягкий, прочный и водонепроницаемый Он не коро¬бился, не ломался и находил самое разнообразное применение. Из бере¬сты делались тиски — крупные по¬лотнища из нескольких полос бере¬сты, обшитых по краям берестяным же кантом, которыми покрывали чум. Из бересты изготовляли лодки-берестянки (оморочки), а также подстилки и коврики, которые клали в лодку.

Изготовление лодок-берестянок требовало большого мастерства. Лод¬ка стоила не дешево. В одной эвенкийской сказке с парня за его взятых в плен сестер потребовали выкуп — 50 лодок.

Из бересты делалась также разно¬образная утварь, иногда имеющая са¬мое различное применение и соответ¬ственно форму: с крышками и откры¬тую, с ручками и без них. Это были ведра, корыта, чемоданы, туеса, набирушки (для ягод), подносы, чашки, коробки и табакерки.

Для украшения берестяных изде¬лий применялась накладная береста, вырезанная зубчиками, а также кон¬турное тиснение. На коробочках де¬лали узоры из кружков — знаков солнца. Мягкая бархатная поверх¬ность берестяных предметов вдохнов¬ляла таежных художников на изобра¬жение окружающей природы, птиц и зверей. Легкие, быстрые, неприну¬жденные наброски отличались точно¬стью изображения, лаконизмом, худо¬жественной выразительностью.

Пока женщины занимались выдел¬кой шкур и меха, шили и украшали одежду, сшивали бересту, мужчины-эвенки в свободное от охоты, рыбо¬ловства и оленеводства время столяр¬ничали и плотничали, занимались резьбой по дереву и кости. К услугам плотников, столяров, резчиков была древесина лиственницы, сосны, ели. На огромных по протяженности тор¬фяниках встречалась искривленная чахлая береза с наростами на стволе и корнях. Ценность этих наростов (или капов) была хорошо известна: древес¬ные волокна в этих наростах спутаны, сжаты, свиты, и от этого древесина капа плотна, почти непроницаема для влаги. Вот из нее и делались миски и чашки.

К услугам резчиков по кости были ископаемые бивни вымерших гиган¬тов — мамонтов. Трупы мамонтов на Крайнем Севере погребены под толстым слоем льда. Мамонты, как и слоны, были вооружены бивнями, только гораздо больших размеров. И до сего времени после окончания весеннего паводка на обнажившемся крутом берегу северной реки вдруг обнаруживается целый бивень или ку¬сок бивня. Из этого замечательного плотного, поистине драгоценного ма¬териала северные косторезы мастери¬ли чашки, ложки, рукоятки ножей и гарпунов, крюки для перетаскивания тяжестей, части оленьей упряжки: бобинки, через которые продевались и которыми скреплялись ремешки узды и недоуздка, и околощечные пласти¬ны, также служившие средством кре¬пления упряжи. Все эти предметы украшает орнаментальная порезка: полоски-каналы, рубчики, сетка, кружки-глазки с точечками в центре и т. д. Пластинки и бобинки хорошо отполированы. А о бусах из кости мы уже говорили.

Северяне очень удивлялись тому, что громадные бивни высовывались, выходили на свет прямо из-под земли. Они прекрасно понимали, что это бивни какого-то громадного зверя. Но самого зверя им увидеть никогда не удавалось. Каков он из себя? И на¬родная фантазия создает образ живот¬ного, которое всегда ходит под землей, никогда не появляясь на поверхности. Северные художники рисуют и вырезают этого зверя из той же кости то в виде громадного лося с рогами-бивнями на голове, то колос¬сальной рыбы с бивнями-зубами. Это волшебный подземный зверь, хозяин недр, хозяин воды.

Особенно много творческой изоб¬ретательности и художественного вкуса проявлялось эвенками, как, впро¬чем и другими народами Крайнего Се¬вера, при изготовлении одежды, обу¬ви, головных уборов и различных необходимых культовых предметов для шаманов.

Их костюм был сшит из ровдуги, обильно украшен меховой и ровдужной бахромой. На него навешивалось, кроме того, 16 кг кованых и литых железных изображений духов и «по¬мощников» шамана.

Среди этих железных подвесок к шаманскому облачению были изобра¬жения оленей, иногда только рогов в виде зубчатой дуги, человечков с голо¬вами и безголовых, отдельных костей, например плечевых, птиц, которые по¬могали «летать», и изображение гага¬ры, сходное с ее изображением на нагруднике. Многие из этих малень¬ких металлических скульптурок необыкновенно выразительны. На¬пример, в наборе шаманских подвесок из Красноярского краеведческого му¬зея есть изображение странного суще¬ства, то ли ящерицы, то ли змеи. И хотя это изображение очень услов¬но, обобщенно, в целом это странное животное производит впечатление жи¬вого.

На голове у эвенкийского шамана была шапка, украшенная оленьими рогами, на ногах — унты с приши¬тыми к внешней кромке подметок зве¬риными когтями, а если когтей не было, их заменяла ровдужная бахрома или меховая оторочка.

Бубен представлял собой плоский деревянный каркас, с двух сторон туго обтянутый хорошо выделанной ко¬жей. Диаметр эвенкийского бубна мог доходить до 60— 65 см. Кожа на бубне разрисовывалась. По рисункам на бубнах можно, кстати, судить о том, как расписывались в старину нюки на чумах. Колотушка в виде прямой тол¬стой деревяшки, со значительным рас¬ширением с одного конца, покрыва¬лась резьбой. В резьбе на колотушках эвенкийские мастера-резчики приме¬няли приемы контурной двух- и трех¬гранной резьбы. Сюжетами были изо¬бражения людей, оленей, птиц, дере¬вьев.

Человеческие лица на деревянных шаманских колотушках чрезвычайно любопытны. Иногда в них просматри¬вается прямо-таки индивидуальное портретное изображение, несмотря на то, что передано оно всего несколь¬кими штрихами; может быть это порт¬рет самого шамана...

Вообще, эвенкийские народные мастера — резчики по дереву и куз¬нецы довольно часто прибегали к изображению человека: либо челове¬ческой фигуры целиком, либо только человеческого лица. Деревянные стол¬бы с едва намеченными человечески¬ми лицами, заостренные с одного кон¬ца, служили изображениями духов и втыкались в землю близ тех мест и сооружений, где совершались свя¬щенные обряды и разного рода куль¬товые церемонии. С той же целью иногда прямо на стволе дерева выре¬залось человеческое лицо. Для тех же обрядов и церемоний служили маски, часто весьма искусно сделанные, с полной моделировкой лица, т. е. с обозначением лба, щек, носа, рта, глазных впадин, надбровных дуг, со зрачками, вставленными из другого, контрастного материала, и даже с зу¬бами, позаимствованными у какого-либо убитого на охоте зверя.

Из металла — железа изображе¬ния в виде человеческих фигур выпол¬нялись в качестве подвесок к верхней одежде шамана. Каких только ва¬риаций на тему человеческой фигуры здесь не увидишь! Тут есть фигурки с круглыми головами и крохотными, в сравнении с их общей величиной, растопыренными ручками, оканчива¬ющимися, однако, по всем правилам пятью пальцами; есть, напротив, фи¬гурки с ромбовидными головами и руками в виде крючочков; есть с двумя головами при одном туловище; есть, наконец, и вовсе без голов. Все эти фи¬гурки плоские, некоторые украшены по поверхности орнаментальной по¬резкой в виде ритмически повторя¬ющихся параллельных штрихов, пред¬ставляют собой добрых и злых ду¬хов — помощников и противников шамана. Встречается среди них изображение солнечного божества, одинаково почитаемого всеми без исключения народами, в виде крыла¬той фигурки с выступами-«лучами», окружающими диск-голову, и с зубча¬тым диском в поднятой вверх руке.

Относятся ли все эти скульптурные изображения к области декоративно-прикладного искусства? — Очевид¬но, да. Все они связаны с костюмом, являются его безусловно декоратив¬ным, т.е. украшающим дополнением. В них применена та мера или та систе¬ма обобщения и условности, которая принята именно в декоративно-при¬кладном искусстве. И, несмотря на эту условность, все они выполнены с большим мастерством.

Народно-декоративное искусство эвенкийского народа отразило много¬вековой путь духовного и художест¬венного освоения окружающего мира. Безбрежное море тайги, горные мас¬сивы, необозримые речные просторы, суровые, хотя и весьма разнообразные климатические условия,— все это оп¬ределяло характер и производствен¬но-трудовой сферы и эмоционально-художественного восприятия природы, условий быта и отдыха. Своеобра¬зие окружающего мира порождало и своеобразие творческого гения на¬рода.

Из поколения в поколение перехо¬дили, бережно сохранялись традиции художественной обработки, казалось бы, самых немудреных предметов до¬машнего обихода. Вместе с тем худо¬жественно-эстетические критерии, обусловленные определенной стадией экономического и историко-культур¬ного развития, с течением времени становились более совершенными. Исподволь, незаметно для самих лю¬дей предметы труда и быта, к кото¬рым прикасалась рука художника, превращались в предметы искусства.

Конечно, современникам безвест¬ных творцов невдомек было, что на их глазах рождались произведения ис¬кусства.

Подлинное художественно-эсте¬тическое значение этих произведений было оценено в полной мере лишь много позднее.

Однако не следует забывать, что рукотворная красота многих предме¬тов быта и труда издревле восприни¬малась человеком как синоним выс¬шей практической целесообразности и психологического комфорта. Худо¬жественно оформленное копье «име¬ло» больше шансов настичь убега¬ющего зверя, красивая отделка челна «делала» его более устойчивым и бы¬стрым на волне, а оленьей сбруи — более выносливой саму оленью уп¬ряжку.

Итак, какую бы сферу быта, труда и досуга прежних эвенков ни взять, везде можно увидеть, что перед нами народ-художник. К чему он ни при¬коснется, за что ни возьмется — все получает в его руках художественное оформление: и переносной чум, и лодка, и колотушка, и сапоги, и нагрудник, защищающий от холода, и пластинка, скрепляющая оленью сбрую. Даже самые предубежденные и равнодушные наблюдатели отмечали в прошлом у эвенков красоту внешнего облика и красочность бытового окру¬жения.

Источник: Каплан Н.И. Народное декоративно-прикладное искусство Крайнего Севера и Дальнего Востока: Книга для учащихся старших классов./ Н.И. Каплан; художник Г.В. Филатов. – М,: Просвещение, 1980. – 125 с.