В.И. Суриков. 1870-е гг.
Впервые в Минусинскую степь молодой художник Василий Суриков приехал в 1873 году по приглашению своего покровителя, красноярского золотопромышленника Петра Ивановича Кузнецова (1818-1878). Сурикову было необходимо поправить здоровье, слегка подорванное сырым климатом Санкт-Петербурга в период учебы в Академии художеств. По совету врачей и друзей Суриков согласился поехать «на кумыс», прихватив с собой краски и этюдник.
Каждый день верхом на лошади он ездил в табун к хакасам пить кумыс - кислый на вкус, целебный напиток. И каждый раз брал свой альбом, краски и уезжал в степь на целый день. Встречался и общался с хакасами, наблюдал за их характерными движениями, позой, выражением лица и делал натурные зарисовки.
Суриков В.И. Минусинская степь. 1873. Бумага, акварель
В этот приезд В.И. Суриков собрал большой этюдный материал для своих будущих исторических полотен. Так им было создано много акварельные рисунки Есть акварели и с социальным содержанием. На одном из рисунков изображен хакас с закованными в цепи ногами. Это некто Кугас, который 12 раз совершал побеги с каторги.
Суриков В.И. Татарская Тесь. 1873. Бумага, акварель
В 1873 году Суриков жил в хакасских местностях Узун-Жуль, Немир, Таштып, Матур, а также на озере Шира. Они заметно отличались друг от друга своими природными особенностями. Поразили раздольная степь с огромным количеством курганов, отмеченных высокими массивными каменными плитами, тянущимися на десятки верст, каменные изваяния, которым все еще поклонялись хакасы, окропляя их вином и делая различные приношения; многочисленные табуны лошадей, свободно пасущиеся на степных просторах. Совсем рядом начиналась величественная труднопроходимая горная тайга — Немир, Матур, Таштып.
Суриков В.И. Гора Биштаг. 1873. Бумага, акварель
По утверждению самого художника, жизнь людей в Сибири тогда отличалась от жизни в европейской части России — здесь еще чувствовалась эпоха покорения Сибири; особыми были быт, нравы, характер людей.
В Минусинских степях Суриков увидел степных татар, живущих в глубине Сибири и сохранивших своеобразные черты быта, характерный облик кочевых и полукочевых народностей.
Суриков В.И. Минусинская татарка. 1873. Бумага, акварель
Воротник у девушки застегнут на большую пуговицу. Перламутровая пуговица тана считалась дорогой вещью среди хакасов. И к пуговицам, и к воротнику хакасы относились с почтением — считалось, что душа человека притягивается к этим предметам.
На обратной стороне акварели "Минусинская татарка" есть надпись, сделанная рукой Сурикова: "Татария. Степной Думы соединенных разнородных народов Минусинского округа". Степная Дума, как известно, находилась в Аскизе. Еще одно немаловажное обстоятельство. В этот период в Аскизе жил Иннокентий Иванович Каратанов (отец известного художника Дмитрия Каратанова), он служил в резиденции Кузнецовых.
Суриков В.И. Карым-подпасок. 1873. Бумага, акварель
Суриков был знаком с Каратановым еще по Красноярску — дом его находился по соседству с домом деда художника. И вряд ли Суриков, находясь в давних дружественных отношениях с Каратановым, будучи в Аскизе, не останавливался у него дома. Известный минусинский фотограф Николай Федоров сделал фотографию дома Каратанова, которая хранится в Абаканском краеведческом музее.
Кстати, именно Иннокентий Иванович Каратанов был одним из консультантов Сурикова. Он увлекался этнографией настолько серьезно, что Академией наук в 1890-х годах была издана его этнографическая работа. За нее Каратанову была присуждена серебряная медаль и звание действительного члена Императорского географического общества.
Суриков В.И. Мурза. 1873. Бумага, акварель
Одна из самых известных картин Сурикова из хакасской серии — «Минусинский татарин с пищалью на сошках» — выполнена в 1873 году. Она находится в Париже, в частном собрании Гурвича. На ней изображен охотник в длинной шубе — теер топ, которая изготовлялась из осенней овчины. Такие шубы были очень теплыми и легкими. На голове надет характерный хакасский головной убор — тагаяк, который носили осенью и зимой. На поясе висят оружейные принадлежности (натруска) — пороховница и огниво. Охотник прицеливается из старинного кремневого ружья, ствол которого положен на сошку. Такое ружье было довольно тяжелым и поэтому перевозилось на большие расстояния на лошади. С его помощью охотились в основном на копытных — косуль, оленей, маралов.
Суриков В.И. Минусинский татарин на охоте. Гравюра по рисунку В.И. Сурикова
И рисунок "Минусинский татарин с пищалью на подставке" был выполнен Суриковым во время пребывания в резиденции Кузнецова. По этой акварели позднее была сделана линогравюра "Хакас, стреляющий из ружья на сошках", которая сегодня есть, наверное, в каждом учебнике по истории Хакасии.
На акварели «Карым-подпасок и каменная баба» 1873 года изображен пастух с лошадью. На пастуха надет в качестве верхней одежды сикпен, который носили хакасы в XIX — начале XX века. Своим покроем сикпен напоминает старинный русский армяк или кафтан. Данный вид одежды шили на подкладке из толстого сукна прямым покроем с шалевым воротником и широкими рукавами. Застегивался сикпен на одну пуговицу, пола запахивалась слева направо, опоясывался кушаком (хур). Головной убор — это картуз (картус порык), покупавшийся в XIX веке у русских переселенцев.
Суриков В.И. Каменная баба. 1873. Бумага, акварель
Здесь же изображено каменное изваяние в виде беременной женщины — Хуртуях, покровительницы женщин и маленьких детей, — то самое, что недавно возвратили в степь из Хакасского краеведческого музея.
Многие этнографические детали содержит рисунок Сурикова «Укрощение татарами степных лошадей». На нем изображен эпизод из жизни скотоводов возле одного из селений в южной части Хакасии. Прирожденные степняки знали до двенадцати способов стреноживания коней. Один из них наблюдал Суриков: на этюде три мужчины-хакаса подготавливают дикую табунную лошадь к укрощению.
Суриков В.И. Укрощение татарами степных лошадей. Гравюра по рисунку В.И. Сурикова
Основная порода того времени — малорослая, но прекрасно приспособленная к местным климатическим условиям, она легко переносила зимние морозы. Мастерски передано движение, сопротивление лошади: ее задние ноги притянуты к коновязи веревкой (аргамчы). Мужчины в картузах одеты в хакасские рубашки, подпоясаны кушаками. Спереди и сзади ворота рубахи делались складки, благодаря чему она становилась широкой в подоле. Обуты они в самодельные мягкие летние кожаные сапоги (мачап маймах или чымчах одгк), которые сшивали таким образом, что можно было ходить в воде, не замочив ног. Нередко праздничную обувь вышивали цветными узорами. (В подобные сапоги В.И. Суриков «нарядил» дружинников князя Игоря на картине «Княгиня Ольга встречает тело Игоря».)
Суриков В.И. Оседланный конь. 1873. Бумага, акварель
На одном из этюдов, написанных В.И. Суриковым в 1873 году, изображена заимка — летняя постройка с загоном, расположенная в предгорной зоне. Зимой скот перегонялся в степную зону, где снега было мало и животные содержались на подножном корму.
Суриков В.И. Заимка в Хакасии. 1873. Бумага, акварель
Находясь в Хакасии, Василий Иванович много раз приглашал к себе и писал с натуры минусинских татар. В работе над историческими полотнами Суриков всегда стремился к исторической достоверности. Для этого он делал множество зарисовок, этюдов с натуры отдельных людей, элементов одежды, предметов труда и оружия, стараясь подметить мельчайшие детали — шитье, резьбу, орнамент. Художник часто беседовал с людьми, интересовался их жизнью, традициями и обычаями. Суриков наполнял себя впечатлениями, чтобы воплотить их в своих картинах.
Суриков В.И. Два всадника. 1873. Бумага, акварель
В книге «Дар бесценный» Н.П. Кончаловская пишет о Сурикове: «Ему нравилось, как они сидели кучками: женщины отдельно от мужчин, за беседой прямо на траве. Нравилось, как они пели. Плясали они не грациозно, но конские игры и скачки были бесподобны... Очень интересны были у них сказители, весь округ собирался слушать их...»
Суриков В.И. Всадник-татарин
Художник часто гостил у хакасов в юртах, например, у скотовода Спирина: «Юрта его была увешана коврами, посудой, в сундуках лежала богатая одежда. Хозяин, занимая гостей, хорошо говорил по-русски, утверждал, что он живет с женой и тремя дочерьми, доволен жизнью, достатком. Татарин попросил нарисовать дочь в костюме — белая барашковая шуба, крытая пунцовым шелком, и соболья шапка, какую носили свахи...» Сделал Суриков несколько зарисовок хакасских юрт, их внешнего вида и внутренней обстановки.
Суриков В.И. Внутренний вид татарской юрты. Гравюра по рисунку В. И. Сурикова
На другом рисунке Суриков изобразил внутреннее убранство деревянной хакасской юрты, что видно по бревенчатому своду крыши. В основном это мужская половина юрты с сундуками, шкатулками и утварью. В сундуках хранилась одежда, конская упряжь и другие вещи. В шкатулках — деньги, ценные бумаги, украшения. На заднем плане изображена деревянная кровать, занавешенная пологом. На переднем плане — очаг, слева — почетная часть юрты — тор. Над ней располагается полка с иконами, что связано с активной христианизацией хакасов православными миссионерами в те годы.
Василий Иванович Суриков побывал в Минусинске и в Хакасии еще три раза — в 1892, 1894 и 1909 годах, всякий раз проводя здесь летние месяцы. Побывав здесь в молодости, он запомнил эти места на всю жизнь. В письме своей знакомой пианистке Н.Ф. Матвеевой в Москву Суриков в 1914 году писал: «Думаю съездить еще на озеро Шира в Минусинский округ. Там живут татары, у них табуны лошадей...»
В 1982 году Суриков приезжает в Хакасию, но уже не лечиться, а собирать материал для своей будущей картины.
Суриков В.И. Головы татар. 1893
К тому времени уже давно не было в живых Петра Ивановича Кузнецова, его благодетеля. Приглашение было получено от его сына — Иннокентия. Слыл он богатым чудаком: то археологией увлекался, то театром, то принимался мальков рыбы из одного озера в другое пересаживать, то за перо брался. Читателям того времени он был известен под именем Кузнецов-Красноярский, был владельцем богатейшей библиотеки и сам занимался изданием книг, в основном по истории Сибири.
Что из себя представляла резиденция, построенная Кузнецовым-старшим? Вот как описывает ее Наталья Кончаловская, внучка художника: "Просторный двухэтажный дом стоял в глубине ложбины, за ним начинались мохнатые лесистые холмы. Две крытые боковые террасы делали дом похожим на белую куропатку, раскинувшую крылья для полета. С террасы открывался живописный вид на долину реки Немир. Хозяин предоставил полную свободу Сурикову, и он увлеченно работал. Папка с набросками, эскизами пополнялась каждый день. "В папке лежали шаманы, горные пейзажи Немира, наброски татарских челнов, совсем маленькие, но важные детали — шаманский бубен, палочка к нему, особенное татарское весло или узор бисерный вышивки", — писала об этом Наталья Кончаловская.
Суриков В.И. Киргизы. Этюды головы для картины Покорение Сибири Ермаком. 1894, с сайта http://artsurikov.ru/risunok/20.php
Другой этюд с изображением камлающего шамана был написан Суриковым во время работы над картиной «Покорение Сибири Ермаком». Прототипом для этого образа послужил хакасский шаман (хам), живший по реке Немир. В своих руках он держит бубен — тюур, а также колотушку с ленточками — орба. На его голове надета шапка красного цвета с большим количеством раковин каури и свисающих ленточек разного цвета. Раковины привозились с берегов Индийского океана бухарскими купцами и, по поверью, наделялись магической силой — их использовали часто в качестве оберегов. Все ленточки, колокольчики, подвески на одежде шамана играли важную роль — они считались своего рода панцирем, защищавшим его во время путешествия по иным мирам. Энергичная поза шамана говорит о том, что художник, скорее всего, присутствовал на камлании и сумел точно передать эту динамичную сцену.
Суриков В.И. Голова хакаса. Этюд. 1893
Зарисовки, сделанные В.И. Суриковым в Хакасии, сыграли важную роль в творчестве художника, В картине "Покорение Сибири Ермаком" образы воинов хана Кучума сделаны с хакасов, или как их тогда называли минусинских татар.
Художник искал характерные лица, типы для своей будущей картины. Именно здесь его ждала большая удача: он нашел своего Ермака! Он давно искал такого человека. Первые наброски к его портрету Суриков сделал еще в 1891 году. И поза Ермака была продумана, и тип человека угадан — мощный, волевой казак. А лица подходящего все не удавалось найти. И вдруг случайно художник увидел казака, приехавшего в Узун-жуль. "Он оказался десятником казачьего полка, стоявшего в Минусинском округе", — пишет об этом Наталья Кончаловская. Сам художник сообщает об этом кратко в том же письме от 3 июля 1892 года: "Останусь здесь в Узун-жуле, недели две еще. Нашел тип для Ермака".
Суриков В.И. Ермак с казаками. 1894. Эскиз
Главным итогом сделанных работ художника в Южной Сибири стала монументальная картина «Покорение Сибири Ермаком». Здесь Суриков полностью использовал свою пятилетнюю подготовительную работу. Он также побывал на Иртыше, Тоболе, в Минусинском округе, где сделал большое количество зарисовок чисто этнографического характера — одежды, лодок, оружия. Суриков тщательно изучил старинное вооружение и костюмы в Тобольском и Минусинском музеях.
Не было мельчайшей бытовой детали, которую бы художник не списал с натуры для своего огромного полотна. Он зарисовывал потомков казаков, пришедших в Сибирь в XVII веке, а также остяков, сибирских татар. Заняли в картине место и персонажи, зарисованные в Хакасии.
Таким образом, в знаменитой картине отражено не единичное сражение, а долгий, более чем вековой период включения Сибири в состав России.
Суриков В.И. Покорение Сибири Ермаком. 1895
Этнографы отмечали: «Если внимательно присмотреться к самой картине, мы различим сотни бытовых вещей: костюмы казаков и туземцев; разнотипные лодки, весла, багры; вооружение казаков и туземцев: ружья, луки (двух систем) и стрелы, мечи, копья с подвязанными конскими хвостами; чехлы для ружей, знамена, ремни и патронташи, пороховницы, огнива, котлы, шлемы, кованые щиты туземцев, живописный костюм — все писано с такою же тщательностью с натуры, как и лица казаков и туземцев».
Наблюдения В.И. Сурикова отразились и на других его произведениях, по содержанию далеких от Сибири. В частности, в полотне "Княжеский суд" употреблены сделанные им зарисовки быта, одежды и вооружения хакасов.
Суриков В.И. Княгиня Ольга встречает тело князя Игоря. Эскиз, 1892
В полотне "Княгиня Ольга встречает тело Игоря, убитого древлянами", художник одел дружину в летние хакасские сапоги с высоким голенищем и заостренным носком. Чутьем художника Суриков угадал возможность использования своих наблюдений в Минусинском округе для характерных черт древних славян.
В 1909 году художник был в Хакасии на курорте «Озеро Шира». Хакасское соленое озеро Шира уже в конце XIX века славилось своими целебными свойствами. До 1917 года в летнее время здесь отдыхало более тысячи человек. На этюде «Озеро Шира» 1909 года на переднем плане изображена деревянная восьмигранная юрта, на крышу которой положены камни.
Суриков В.И. Озеро Шира. 1909. Холст, масло
Суриков В.И. Тройка на озере Шира. 1909. Бумага, акварель
Суриков создал ряд живописных портретов хакасских женщин: «Минусинские татарки» (1873) с пометками художника «замужняя женщина», «Девица»; «Минусинская татарка» (1873); «Татарка Степной думы» (1873); «Портрет хакаски» (1909).
Практически все хакасские женщины в те годы еще носили традиционную одежду. Традиционные платья хакасок отличались своим покроем, узорами, наплечниками ээн, выполненными из другого материала. Основные цвета платьев были красный, синий, зеленый, коричневый и бордовый. На картинах Сурикова можно отличить женщин из племен качинцев и сагайцев. В частности, качинки (северная часть Хакасии) носили платья, где воротники были с острыми краями, в отличие от сагайских женщин (юг Хакасии), у которых края воротников были закругленными. Ткани для праздничной одежды в основном привозили из Китая (через Туву), из Средней Азии (через бухарских купцов) и из европейской части России. На портретах нетрудно отличить замужних женщин от девушек по прическам. Первые носили две косы — тулуп, а вторые множество косичек сюрмес. Летом хакасские женщины на голове носили платки с характерным подгибом, без чего выходить на улицу запрещалось. В качестве украшений служили серьги ызырга и шейное украшение мопчых. Украшения делались из серебра, кораллов.
Суриков В.И. Портрет хакаски. 1909. Холст, масло
На портрете, выполненном у озера Шира, художник создал образ хакасской женщины — «простодушный, но глубоко самобытный, при внешне статичной композиции — психологически наполненный». Изображена молодая замужняя женщина в традиционном, скорее всего, праздничном костюме. Платье темно-синего цвета с обшлагами и наплечниками. На пальцы надеты хакасские серебряные перстни (чюстюк), украшенные кораллами и драгоценными камнями. Такие перстни не встречаются у других народов Сибири. Хакасские женщины под влиянием православия стали носить также кресты, но не нательно, а поверх одежды — скорее всего, как дополнительное украшение. В косы вплетали украшения из нанизанных на проволоку кораллов с серебряными монетами, оканчивающиеся шелковыми кисточками. Коралловые серьги и перстни высоко ценились и передавались по наследству по женской линии.
Суриков В.И. Озеро Шира. 1909 . Холст, масло
Акварели и картины В.И. Сурикова о хакасах отличаются особой свежестью и красотой композиции. В них он правдиво, с большим уважением и теплотой изобразил рядовых представителей хакасского народа.
Суриков В.И. Портрет хакаса (Минусинского татарина). 1909
Источники:
КИДИЕКОВА И. Василий Суриков в Сагайской степи./Ирина КИДИЕКОВА, кандидат исторических наук.// Сокровища культуры Хакасии./ гл. ред. А.М. Тарунов. – М.: НИИЦентр, 2008. – 512 с. – (Наследие народов Российской Федерации. Вып.10) С.156-161Шадрина З. Шира - сибирский курорт./ Зоя Шадрина.// Сокровища культуры Хакасии./ гл. ред. А.М. Тарунов. – М.: НИИЦентр, 2008. – 512 с. – (Наследие народов Российской Федерации. Вып.10) С. 220-221
Чебодаев П.И. История Хакасии (с древнейших времен до конца XIX века)./ П.И. Чебодаев. – Абакан: Хакасское книжное издательство, 1992. – 160с.
Сайт: http://artsurikov.ru
Из книги Натальи Кончаловской, внучки художника В.И. Сурикова, о его пребывании на курорте "Озеро Шира"
Источник: Кончаловская Н. Дар бесценный: Романтическая быль./ Наталья Кончаловская. – Красноярск: Красноярское книжное издательство, 1978. – 300с.
Шира
Василий Иванович снова наслаждался. В Красноярске сели они с Леной на пароходик и отправились вверх по Енисею в Минусинский край. Медленно полз пароходик мимо глядящихся в воды крутых, лесистых утесов, мимо цветущих полян, древних скитов и таежных сел. Невозможно уйти с палубы — глаз не отведешь!
— Смотри, Лена, какие краски! Какие чистые, густые, глубокие тона! — восклицал Суриков в упоении.
Народу было много, сибиряки ехали на курорт — лечебное озеро Шира.
Рядом с Василием Ивановичем стоял крупный детина с русой бородкой и глазами узкого разреза, — казалось, у него совсем нет зрачков, просто синие щелки. На пассажире были заправленные в сапоги зеленые плисовые шаровары и ловко сидящая черного сукна поддевка. Разговорились. Он оказался охотником-медвежатником, шестнадцатого медведя недавно запорол.
— Сердце-то у вас дрожит небось, когда на медведя идете? — интересуется Суриков.
— Как не дрожать, — смеется мужик, — однако рогатина выручает.
Суриков в восхищении поглядывает на богатыря.
На маленьких пристанях пароход запасается дровами. Смолистый аромат, смешанный с запахом воды, режет ноздри. Мальчишки, высыпавшие на берег, артистически подражают етароходным гудкам, бабы предлагают молоко, яйца, курятину, пряженики — дешевка! И вот снова отчаливают, снова проплывают удивительной красоты дикие пейзажи, сменяясь один другим.
Лена решила вести дневник путешествия. Уселась на палубе и записывает:
«…Кривошеино. Темнеет. На пригорке над пристанью тесной массой стоит толпа, вырисовываясь силуэтами на вечернем сумраке, за толпой крыши серых изб… Сумрак красив, колоритен, и в нем горят яркие пятна платьев и рубах. Они синие, зеленые, розовые, оранжевые, или, как в Сибири называют этот цвет — рудо-желтый, он особенно силен в гаснущем свете и в прозрачно-чистом воздухе. Это все суриковское. Тот, кто хочет понять Сурикова, должен увидеть Сибирь. На каждой пристани толпы народа выходят встречать пароход — это их единственное развлечение. Наш плавучий дом снова разводит пары. Плеск воды о пристань, резкий свисток, и мы отчаливаем… Завтра в шесть утра — Батени, конечная станция. Оттуда на лошадях 60 верст степью».
Возле небольшого постоялого двора в Батенях Суриковы садились ранним утром в плетеный крытый тарантас, запряженный парой серых лошадей. Возле хлопотал какой-то старичок в рваном зипуне, усаживая путников, подсобляя укладывать вещи, и тут же рассказывал что-то о целебном озере, давая им советы. Когда путники уселись, Василий Иванович протянул ему пятиалтынный. Старик откачнулся: «Да ты чой-то? Я не нуждаюсь!» — и исчез. Василий Иванович с гордостью повернулся к дочери:
— Видала? Сибиряки подачек не любят. Это тебе не Москва!
Степь. Слева вдали голубеют Саяны. Дорога вьется лентой. По сторонам встречаются древние могильные камни, похожие издали на человеческие фигуры, стоящие по пояс в траве. Только телеграфные столбы возвращают к действительности. На столбах часто сидят громадные орлы, созерцающие безлюдье.
— Ишь, отъелся, жирный, — указывает кнутовищем на такого орла возница. — Иной раз глядишь — мчит по степи козуля, а у нее на спине орел; когтями впился в хребет, крылья раскинул и сидит на козочке, пока она не обессилеет, не свалится. Ну уж тогда они налетают, орлы-то, расправятся с ней начисто, один шкелет оставят…
— А волки здесь есть? — спрашивает Лена.
— Как не быть! Где табуны да отары, там и волки.
И он ведет рассказ о том, как кони умеют обороняться от волков: становятся головами внутрь, а задними ногами с силой откидывают волков. Вожак в табуне нужен, он чует волков издали и дает знать коням вовремя, когда им надо в карусель собираться. А нет чуткого вожака — табун бросается в бегство, и волки одного за другим вытягивают коней из табуна.
Лена в тревоге осматривается по сторонам — нет ли волков, и, убедившись в мирном безбрежном цветении трав под солнцем, она берет тетрадь и на трясущихся коленках записывает вкривь и вкось рассказ ямщика.
К вечеру Суриковы добрались до озера Шира. Маленький курорт среди необозримой степи оказывается вполне благоустроенным. Гостиница, курзал, теннисные и крокетные площадки, гигантские шаги, ресторан, кухмистерская. У местных жителей они сняли две комнатки, но через три дня пришлось съехать с квартиры: она выходила окнами в открытую степь. Сумасшедший ветер опрокидывал все на столах, бился в. стекла, не давал спать. Суриковы переехали в глубь поселка.
В жиденьком парке, возле курзала, по вечерам играл доморощенный оркестр, вызвавший у Василия Ивановича приступ неудержимого смеха. Но театр в юрте художнику очень понравился, и он сделал с него превосходный этюд.
С курортной публикой Суриковы не общались, лечиться им было не от чего. Интересовали Василия Ивановича только татары. Он приглашал их к себе, Лена угощала их чаем. Суриков ездил к ним сам в улусы, писал их с натуры. Ему нравилось, как они сидели кучками за беседой прямо на траве женщины отдельно от мужчин. Нравилось, как они пели, — что видят перед собой, о том и поют, заунывно, однообразно. Плясали они не грациозно, но конские игры и скачки были бесподобны.
Очень интересны были у них сказители, весь округ собирался слушать их. Они сидели на ковре под открытым небом, окруженные плотным кольцом слушателей, и по очереди говорили сказки — смешные, печальные, страшные. И, хотя говорили они по-татарски, было понятно, о чем идет речь, по жестам, по интонации рассказчиков, — это были артисты.
Несмотря на то, что все татары края давно приняли христианство, шаманство у них было в силе. Василий Иванович любил наблюдать пляску шаманов.
Однажды попали они с Леной в гости к богатому скотоводу — татарину Спирину. Юрта его была увешана коврами, уставлена шкафами с дорогой посудой, в сундуках лежала богатая одежда. Четыре хозяйки в длинных рубашках из дорогого шелка с пестрыми оплечьями, с волосами, заплетенными в мелкие длинные косички, с понизями коралловых и бирюзовых украшений, встретили Суриковых. Женщины молча поздоровались, протягивая узкие твердые ладони, и тут же все занялись своими делами; одна стала строчить что-то на швейной машинке, другая уселась читать. Лена взглянула на обложку — оказалось «Воскресение» Толстого. Еще две принялись накрывать на стол.
Хозяин стал занимать гостей. Он хорошо говорил по-русски и рассказал, что живет с женой и тремя дочерьми, доволен жизнью, достатком.
Женщины внесли огромный медный, ярко начищенный самовар. Угощенье было хорошим: домашние лакомства, печенья, закуски, конфеты. Суриковы проголодались и с удовольствием принялись за еду. Говорил только хозяин — из женщин трудно было вытянуть слово, но русский язык знали и они: девушки все окончили школу.
После чая Василий Иванович попросил разрешения порисовать. Хозяин, восхищенный и удивленный, с большим вниманием следил за каждым движением художника. Когда два этюда были закончены, хозяин сказал что-то младшей дочери, гибкой девушке с зелеными глазами и хитрой улыбкой. Та открыла сундук и достала из него белую барашковую шубку, крытую пунцовым шелком, и соболью шапку блином, какие носят свахи. Татарин попросил нарисовать дочь в этом . костюме. Василий Иванович быстро сделал акварель молодой татарки в этой шубе и шапке на фоне зеленых холмов. Хозяева были в восторге и провожали гостей с почетом и уважением.
В эту поездку Сибирь дала Сурикову новое, еще не изведанное ощущение, она увела его в глубь веков, к представлениям, что были намного шире, чем местный древний быт.
Как-то возвращаясь из ближнего улуса, Василий Иванович шел под вечер степью. Над ним опрокинулся гаснущий купол неба, без единой звездочки. Над светлым горизонтом висел немыслимо яркий, золотой полумесяц. Доступный и недоступный, он манил к себе, и в мысли пришло «Слово о полку Игореве». А потом показалось Сурикову, что на всем белом свете только и есть, что он сам да этот полумесяц, и больше ничего и никого! Он вдруг потерял ощущение действительности, времени, своей телесности в этом времени. Земля под ногами стала неслышной — казалось, скользишь по воздуху. Он вдруг увидел в себе самом какого-то славянского предка, язычника, наедине с величием мироздания и этим золотым полумесяцем… Так же каменные глыбы стояли между трав, так же ночными шорохами жила степь, так же сильный притеснял слабого… Природа — вечна. Стареют и меняются в ней только люди, подчиняя ее, воюя с ней и друг с другом…
Из книги Натальи Кончаловской «Дар бесценный» о пребывании Сурикова В.И. в Хакасии и Минусинске (с сайта http://nkozlov.ru/library/s318/d3964/print/?full=1 )
«3 июля 1892
Здравствуйте, милые мамочка и Саша!
Я теперь живу у Иннокентия Петровича Кузнецова, в его даче за Узун-Джулом, пишу этюды татар. Написал очень порядочное количество. Воздух здесь хороший.
Останавливался в Минусинске на один день, так как музей отделывался и многие вещи трудно было видеть. Думаю порисовать там на возвратном пути…
Пиши по адресу: Минусинск. Немир, около Узун-Джу-ла, резиденция И. П. Кузнецова, для передачи мне. Останусь здесь недели две еще. Нашел тип для Ермака… Мне очень хотелось в Красноярске пожить недельки полторы-две. Мамочка, целую вас, будьте здоровы.
Целую тебя, Саша. Твой В. Суриков».
Когда тарантас подъезжал к крыльцу кузнецовской дачи в поселке Узун-Джул, там уже все знали, что должен прибыть дорогой гость, и ждали его с распахнутыми настежь воротами.
Просторный двухэтажный дом стоял в глубине ложбины, за ним начинались мохнатые, лесистые холмы. Две крытые боковые террасы делали дом похожим на белую куропатку, раскинувшую крылья для полета.
Раньше здесь постоянно живал Петр Иванович. Теперь, после смерти старика, дом перешел к четырем его сыновьям. Все они слыли в Сибири чудоковатыми. Дач возле кузнецовских приисков было несколько: Узун-Джул, Аскизская, Кизас и под Красноярском Бугачево.
Здесь, на реке Немир, летом постоянно жил Иннокентий Кузнецов, с юности друживший с художником Суриковым. Сейчас он встречал его на крыльце — смугловатый, высокий, крепкого сложения человек с небольшими острыми карими глазами и крупным, как у отца, носом.
— А я думал, уж не дождусь тебя, Васенька! — радостно говорил Иннокентий, обнимая Сурикова.
Они стояли у крыльца, весело разглядывая друг друга и смеясь, словно мальчишки.
— Задержался в Минусинске, брат Кеша, акварели с кремневых ружей делал.
— Э-э-э! Да у тебя, Васенька, иней в бороде и кудрях появился, — шутил Кузнецов, беря гостя под руку и ведя в дом.
Здесь все было, как и двадцать лет назад, когда Суриков, еще студентом, приезжал лечиться от «грудной болезни» — пить кумыс в татарских юртах и писать таежные пейзажи на Матуре и в Аскизском. Боже мой, сколько же с тех пор воды утекло!..
Они поднялись наверх и вышли на тенистую длинную террасу. Перед глазами раскинулась просторная долина Немира, уже начавшая по-осеннему блекнуть. Василий Иванович вдруг вспомнил эту долину, сплошь усеянную палаткам и кострами. Это был петров день. Вся округа «минусинских татар». (так до революции назывались коренные жители Хакасии).
съезжалась к Кузнецову в гости, на именины. Для них варилось и жарилось щедрое угощение, пеклись хлебы, ведрами запасалась водка. Костры горели всю ночь, и всю ночь пели, гуляли, плясали гости.
Иннокентий Петрович, получивший блестящее образование, стал археологом и литератором. Он колесил по всей Сибири, собирая древние документы, открыл издательство научной литературы, всячески помогал Минусинскому и Томскому музеям. Иногда деятельность его принимала фантастический характер: он вдруг решал, что необходимо переместить рыб из одного водоема в другой — безрыбный, для размножения. Изготовив специальные баки, он затевал перевозку рыбы на лошадях за десятки верст и потом вел над ними научные наблюдения. По тем временам он считался «самодуром» и «чудаком». А между тем деятельность его была подлинным стремлением к научным исследованиям.
— Ты подумай, — огорченно говорил Иннокентий Сурикову, помешивая ложкой чай, — в Томске на толкучке нашел я торговок, затыкавших бутылки с квасом вместо пробки актами XVII века! И какие же это оказались редчайшие документы! Я насильно, с трудом отнимал их и, проливая слезы, старался разобрать расплывшиеся тексты. Какой язык, какие драгоценные сведения о быте сибирских поселенцев! Множество актов времен Алексея Михайловича… Сколько этих бумаг изъедено мышами, сколько пошло на завертку в бакалейных лавчонках, сколько сгорело в наших гигантских пожарах!.. Первый том собранного я уже выпустил в свет.
Василий Иванович с интересом слушал. Его привлекала в Кузнецове целеустремленность ученого, ему нравилась его внешность, элегантность, манера держаться и разговаривать.
Они сидели за ужином вместе с маленькой Машей, единственной дочерью Иннокентия Петровича. Хозяйничала за столом ее воспитательница, пожилая и молчаливая. Жены Кузнецова Василий Иванович так никогда и не знал и ни о чем его не расспрашивал.
— А курганы все роешь? — спросил Суриков, приглядываясь к профилю Иннокентия и к жесту руки, порывисто освобождающей шею от туго накрахмаленного воротника рубахи.
— Рою, ну конечно, рою!
— А я один из твоих могильников зарисовал дорогой.
И, вскочив с места, Суриков принес этюдник, стоявший у стены рядом с баулом, раскрыл его и показал чудесную, затянутую дымкой степного утра акварель могильных памятников. Кузнецов замер от восхищения.
Две недели прожил Василий Иванович на Узун-Джуле, путешествуя верхом по окрестностям с альбомом и этюдником.
Однажды, выйдя за ворота, он увидел человека возле ограды. Рядом стояла его лошадь. Человек, очевидно, поджидал кого-то, попыхивая трубкой. Суриков замедлил шаг. Уже издали по свободному движению плеча, опершегося о штакетник, он почувствовал казачью повадку. Человек обернулся.
Суриков остановился. Не мигая светлыми на темном, загорелом лице глазами, настороженно-насмешливо смотрел на него сам Ермак. Рыжеватая густая бородка его была аккуратно подстрижена, казачья шапка с алым верхом, слегка сдвинутая набок, открывала прямой лоб, перерезанный белыми морщинками. Был он по-русски красив и мужествен. Василий Иванович заговорил с ним. Он оказался десятником казачьего полка, стоящего в Минусинском округе. Через полчаса в альбоме Сурикова появился набросок головы Ермака. Был найден характер и дух его лица и тот облик, в котором воплотился Ермак на картине.
Почти ежедневно Василий Иванович приносил все новые этюды. Он выискивал характерные типы татар; подсаживался « ним в кружок и, сидя на горячей степной земле, делал карандашные наброски, акварельные рисунки и небольшие этюды маслом, быстро и верно схватывая выражение и черты лиц.
Так «Кучумова рать» пополнялась все новыми и новыми типами. В папке лежали шаманы, горные пейзажи Немира, наброски татарских челнов, совсем маленькие, но важные детали — шаманский бубен, палочка к нему, особенное татарское весло или узор бисерной вышивки.
Комментариев нет:
Отправить комментарий