Хакасские хайджи

Песня Саяна
Автор текста: Кильчичаков М.Е.

… ночь. Тихо и темно вокруг. Только одно окно в улусе светится. Под окном береза веткой боится пошевелить, чтобы не вспугнуть песню. В доме на узорной белой кошме сидит старый хайджи. Жилистой рукой он перебирает двенадцать струн чатхана.

Вокруг сказителя слушатели. Закрыв глаза, они покачивают головами. А песня тянется, как волшебная нить, будто из твоего уха в ухо соседа уходит.

Причмокивают старики: «И-и-и-к! Кто не поймет хайджи, пусть у того голова облысеет. Кто не скажет «и-и-и-к», пусть у того грудь окаменеет!»

Хакасский хайджи играет на чатхане

Николай ТИННИКОВ

Пой, Хайджи!

Пой, хайджи! Собрался весь народ,
Пусть чатхан твой звонко запоет —
Так, чтоб горы пели и леса,
Чтоб звенели даже небеса.
Пой, хайджи, о тех, кто был в бою,
Защищая родину свою;
Пой о тех, кто всюду и везде
Побеждает в дерзостном труде!
Пой, хайджи, чтоб слышали тебя
Те, кто, волю светлую любя,
За нее ведут поныне бой,
Пой о близкой их победе, пой!
Пой, хайджи, о солнце, о весне,
Пой о нашей радостной стране,
О ее грядущем расскажи —
Пой о нашей родине, хайджи! (Перевод А. Шпирта)

А голос певца все более сливается со струнами чатхана. И уже не слышишь, где говорят струны, а где грудной голос певца. Вдруг струна оборвалась. Вскочил хайджи, бросился к двери. Со двора неслось тревожное ржание его друга Саврасого. За певцом кинулись слушатели. И скоро они на руках внесли Саврасого в дом.

Поскользнулся любимый конь старого хайджи, сломал ногу. Глядя прямо в глаза своего любимца, запел гортанно хайджи:

Уйбатская степь. https://s.drom.ru/1/pubs/4483/17894/357120.jpg

 — Ах, Саврасый, друг мой, сколько мы с тобой видели плохого и хорошего! У тебя сломана нога, у меня оборвалась струна чатхана! Помнишь, друг, Уйбатскую степь? Потрескавшуюся, желтую землю, где даже ворон не каркает. Можно упасть от жажды. И земля не напоит тебя. Она сама задыхается без влаги. А туда, где есть вода и растет тучный хлеб, нас с тобою, друг, не пускают. Там бай. Такой толстый, что сам сапоги не может надеть. Я ему надеваю сапоги за черствый кусок хлеба. И если что не так, он бьет меня сапогом. Больно бьет,— продолжал петь хайджи, положив свой синий чатхан на шею лошади.— Помнишь, друг, как мы с тобой белогрудую березку спасали? Снял я с березки черного червяка, бросил на землю, и ты в ту же минуту раздавил его копытом. Пусть не точит березку червяк! Пусть потрескавшуюся унылую степь досуха не облизывает суховей. Ах, Саврасый! Мечтали мы с тобой всю землю перепахать — ни клочка земли нам не досталось. Мы мечтали всю степь водой напоить — сами воды не видели. Прощай, друг!
Так в старое время пел хайджи Саян. Все, кто его слушал, плакали. И я плакал со всеми, прижимаясь лицом к жестким рукам дяди Саяна. С тех далеких лет живет во мне его образ. И рядом с ним, кажется, дышит в самое ухо Саврасый. Зимой в тихие беззвездные ночи слышу, как обрывается струна чатхана, слышу то жалобное, то тревожное ржание коня.
Вместе с ощущениями детства во мне живут новые и более волнующие чувства. Давно уже нет Саяна, а его песня продолжается. Народ каждый год добавляет к этой песне свою строку. И звучит она уже не печально, а гордо. И герой этой песни уже не просит своего коня посмотреть на испепеленную засухой землю: он скачет по степи в море пшеницы. Он скачет по земле хакасской, и путь ему преграждают летящие быстрее ветра поезда. Он скачет, и от знойного солнца его скрывает тень железной птицы. Куда раньше ворон не летал, сейчас самолет ходит. И белогрудые березки шелестят листвой, поют весело. И хлеба поют радостно: самолет летит, чтобы покончить с черным червячком. Раньше Саян и его конь одну березку спасали. А здесь и березкам, и хлебам дышится спокойно! Скачет конь, и преграждает ему путь река.
Откуда в степи река? Это внуки Саяна проложили Уйбатский канал. Скачет конь. Едет Саян. И ничего не узнает. Кругом та же земля, но как она помолодела за пятьдесят лет! И поет сейчас народ от счастья вместе со старым Саяном.

...Здесь скрежет и стоны умолкли давно,
Посевы волнуются ныне.
Народу хакасскому счастье дано
В степях, что воспеты в былине.
И ветер в просторах, что так широки,
Играет пшеницей багряной,
На миг открывая глазам островки
В хлебах утонувших курганов.

Река Тёя. http://i.mycdn.me/i?r=AzEPZsRbOZEKgBhR0XGMT1RkyBCB0nkL8GuebUlhTjDA9aaKTM5SRkZCeTgDn6uOyic

Песня Саяна! В ней, как в струях моей родной горной реки Теи, поэтическая душа народа. Не счесть в Хакасии наследников Саяна, тех народных хайджи, которые продолжают его песню. Но если раньше встречали певца, чтобы погрустить и поплакать вместе с ним, то теперь его ждут как вестника солнечных песен и сказок.

С радостью и нетерпением ждут всегда хайджи и в моем родном улусе Верхняя Тея. Далеко-далеко он в горах, где стоят белоснежные тасхылы, как алмазы, разрезая облака, где в полдень охотник с трудом пробирается через тайгу. В такой густой чащобе и берет свое начала река Тея. Там, в горах, мой улус.

В те далекие времена, когда Саян под рокот струн чатхана складывал свои грустные песни, замкнуто, одиноко жили мои земляки. Всю свою жизнь они видели горы да тайгу. Моя столетняя бабушка рассказывала, что до Советской власти лишь один старик Паскан набрался храбрости и на своей серой кобылице съездил в Минусинск. Когда он собирался в дальний путь, старики отговаривали его, утверждая, что Паскан неминуемо погибнет и никогда не вернется обратно в родной улус. Всем миром провожали Паскана.

Река Тея. Тея с языка венгов переводится как Красавица. https://ok.ru/group53441617133818/album/53441618444538/850372019194

В наше время автомашины и самолеты укоротили дороги. Мои земляки давно и без страха ездят не только по родной земле, а и в Москву, и за границу.

Помолодел наш старый улус. Его теперь знает вся Хакасия. Еще бы! Он дал двадцать горных инженеров, а сколько ученых, хлеборобов, писателей! Это тот улус, люди которого были обречены в недоброе старое время на вымирание!

Иные песни теперь складывает хайджи Семен Прокопьевич Кадышев—прямой наследник творчества старого Саяна. Он поет, как расцвела пышно земля хакасская, славит людей, которые возделывают поля, растят тучные отары овец, гурты молочного скота, добывают золото, руду и уголь, водят автомашины, паровозы и самолеты. Любым мастерством теперь владеют хакасы. Народный хайджи слагает чудесные песни о прославленном шахтере Хакасии Шалгынове, о кандидате наук, депутате Верховного Совета СССР Матрене Баиновой, о заслуженной артистке РСФСР Анастасии Тодиковой.

Хайджи Кадышев С.П. Фотография из газеты «Советская Хакасия»

Знаменитых людей на хакасской земле ныне не счесть. И народный певец Семен Прокопьевич Кадышев ходит из улуса в улус, славя счастье и радость свободного хакасского народа. Поет он теперь не в дымных юртах, а в светлых клубах. Мне недавно довелось слушать его песни в горном улусе. Над улусом стояла ночь. Ярко светились окна колхозного клуба... Под окном, царапая ветками раму, стояла березка. Она, забыв про стужу, чутко слушала песню хайджи. Семен Прокопьевич, сидя на белой узорчатой кошме, в блеске электрических огней, пел:

Я вернулся из Москвы — высоко в небе летел.
Подо мной лежала земля в зеленом и белом.
И нигде не видел я следов красной лисицы.
Не пускают люди огонь на свои поля, в свои города и села.
А тот, кто хочет красную лисицу войны выпустить, тот проклят будет навеки!
Голос моего народа слышен — голос против красной лисицы.
Зачем война моему народу? Мой народ счастлив.
Он, как орел, расправляет крылья. Россия дала ему силу.
Она, как мать, пестует его.
И молодо бурлят реки, встают новые города.
Твои дети, Россия, вместе с тобой хотят жить счастливо.

Поет хайджи Кадышев, и в песню врывается не тревожное ржание коня, а перестук движка электростанции. Струны чатхана, вторя рокоту мотора, вдохновенно поют о новой жизни, о больших и светлых мечтах моих земляков.

Видели вы, как старая лиственница, растущая на вершине, словно обнимает корнями макушку горы? Вот так и образы его сказаний и тахпахов пленят людей, цепко укореняясь в памяти.

Кадышев С.П. очень любил природу своей родной земли Хакасии

Много раз слушал я его и еще столько же раз послушал бы...

Вот дожил старый хайджи до своего 80-летия. Но когда общаешься и беседуешь с ним, никогда не подумаешь, что этот аксакал родился еще в прошлом веке. Всегда кажется, что с тобой говорит твой ровесник.

Семен Прокопьевич Кадышев не сидит, как мы, часами, обдумывая образы. Он всегда сочиняет их экспромтом. Неправильно было бы его называть просто сказителем. Он не сказитель — он большой поэт-импровизатор. Каждый из нас, хакасских писателей, по-своему убедился в этом.

Мы с Семеном Прокопьевичем Кадышевым по приглашению тувинских писателей летели на самолете в Кызыл. И когда наша серебряная птица перелетела Саянские хребты, я спросил у Семена Прокопьевича, что он думает, глядя на эти синие скалистые горы. Он мне тут же ответил восьмистишием:

Беловершинны хребты Алтая,
Над ними крылья из серебра.
Мне — шестьдесят, голова седая,
Но я летел над тобой, гора.
Белы Саяны, вкруг них кочует
Луна, окутанная в туман.
Уж мне за семьдесят, но лечу я
Над вами, гряды моих Саян.

Каждый раз, приезжая в Абакан из улуса Трошкин, где он родился, вырос, прожил долгую нелегкую трудовую жизнь, Кадышев обязательно приходит ко мне: ведь мой чатхан днем и ночью ждет его. Совсем недавно он еще раз навестил меня.

— Миша,— говорит он,— ты, наверное, думаешь, что у меня всегда был такой слабый голос? Как жаль, что ты не мог слышать, как я пел в своей молодости! Когда я начинал тахпах, что сейчас тебе спою, девушки от радости смеялись, а пожилые женщины утирали слезы, вспоминая юность. Послушай его...

Белый гоголь плывет
По речной быстрине.
Все равно посмотрю,
Хоть стрелять и не стану.
Чернокосая, нежная
Нравится мне.
Хоть смолчу о любви,
А на девушку гляну.
Сизый гоголь плывет
Через плес голубой.
Хоть стрелять и не буду,
Найду его взглядом.
Если век не придется
Прожить с дорогой,
Все равно хоть минутку
Побуду с ней рядом.

Портрет Кадышева С.П. из его музея в аале Трошкин Ширинского района, Республики Хакасия

Докончив тахпах, он вопросительно посмотрел на меня. Я сказал, что тахпах бесподобен. Но Кадышеву нужна была не похвала. В нем, видимо, пробудились воспоминания, он погрустнел. Ни слова не говоря он взял чатхан, при этом смотрел куда-то сквозь стены, вдаль:

Быстрый Белый Июс
Ни на век, ни на миг
Не замрет — он всегда
Будет резво бежать.
Про себя что скажу:
Вот умру я, старик,—
Шестьдесят вороных
Запряги — не догнать...

 - Ах, хорошо!— произношу я, подбадривая старого хайджи. В следующую минуту он, уже с горечью, противореча спетому тахпаху, говорит мне:

 - Нет, ты не думай, что я обижен на свою жизнь. Я горжусь тем, что живу для песен, для народа. Только больно за прошлое. Пастухом рос, не выучился... Раньше мы, конечно, веселых напевов не знали,— продолжал Семен Прокопьевич,— песни-то наши были унылые,— и опять запел:

Я степные края
широко исходил...

И тут он как будто проснулся от глубокого сна и, подав мне чатхан, попросил:

— Спой теперь ты, Миша.

Я не стал отказываться, чтобы не обидеть старика. Наигрывая его же мелодию, пропел ему:

Кудрявые березы у берега реки,
Хочу, чтоб вы не высохли, стояли бы всегда,
Раньше нас сложившие песни старики,
Хочу я, чтобы жили вы долгие года...

...А хайджи поет и поет. Слушая его, я невольно мечтой уносился в детство. В такой же вот тихий, морозный вечер пел в юрте старый Саян. Мы на крыльях мечты поднимались высоко-высоко. И то, о чем сладко думал старик Саян, чем грезил я,— теперь живая действительность. И новый хайджи как бы продолжает недопетую песню Саяна. И так от века к веку, от полночи к солнечному утру мой народ будет слагать и петь «новые песни, и вместе с ним всегда будет петь, перебирая струны чатхана, старый Саян.

 Источник:

Кильчичаков М.Е. Песня Саяна./ Михаил Кильчичаков.// Хакасия сегодня. Рассказ о новых былях древней земли./ сост. Р.А. Коняшкин – Красноярск: Красноярское книжное издательство, 1968. - 258с.. - С.118-124