Народные рисунки хакасов. Рисунки на камне - отрасль хакасского искусства

Источник: Кызласов Л.Р., Леонтьев Н.В. Народные рисунки хакасов./ Л.Р. Кызласов, Н.В. Леонтьев. – М.: Изд-во Наука, главная редакция восточной литературы, 1980. – 176 с.

Глава 5
РИСУНКИ НА КАМНЕ — ОТРАСЛЬ ХАКАССКОГО ИСКУССТВА

Читатель уже подготовлен к тому, что пу­бликуемые в этой книге наскальные рисунки и изображения на камнях и плитах определяются как хакасские народные рисунки. Теперь, ко­гда проанализированы их изобразительные приемы, пришло время серь­езно обосновать это.

Ведь в XVIII — начале XX в. на территории Ха­касии появились многочисленные представители других народов и на­циональностей. Не они ли создали изучаемые рисунки и не они ли повлияли на изобразительную манеру местных художников?

Тамговидные знаки Малоарбатского Писанца, расположенного в зо­не современного расселения бельтиров и сагайцев, более всего сходства обнаруживают с тамгами именно этих двух территориально-племенных групп хакасов. Некоторые расхождения в начертании части знаков и сагайско-бельтирских тамг обусловлены тем, что поздний пласт изобра­жений Малоарбатского Писанца был создан ранее второй половины XIX в., в то время как для сравнения используются образцы тамг, ско­пированные в конце прошлого или даже в начале нынешнего века. После начертания знаков на скале, следовательно, сменилось как ми­нимум два-три поколения обладателей тамг, т. е. в данном случае тамги дедов сопоставляются с тамгами их младших сыновей или даже внуков.

Но ведь сыновья, если их было несколько, начиная вести самостоя­тельное хозяйство, неизбежно были вынуждены вносить какие-то из­менения в начертание отцовской тамги или даже обзаводиться новой. Отсутствие же прямых наследников могло привести к прекращению использования тех или иных тамг. Таких на скале насчитывается девять. Из них обращают на себя внимание четыре тамги, увенчанные дугой (табл. 1,13,19,20,28). Одна из них (знак 79) тождественна, а другие (знаки 77, 78) явно родственны группе тамг хакасской феодальной зна­ти времен древнехакасского государства [Кызласов, I960 (I), рис. 9.13). Тождествен древнехакасскому и знак 32 [Кызласов, 1965 (I), рис. 7,15].

Из числа тамговидных знаков Малого Писанца у пос. Чистобай один обнаруживает родство с упомянутыми выше тамгами древнехакасской феодальной знати (знак 80), другие аналогичны хакасским кон­ца XIX в.

Знаки Комарковских писаниц из-за отсутствия достаточного количества образцов тамг качинцев Енисея пришлось сопоставить с тамгами качинцев Абакана и других подразделений хакасов. Из 36 разных по вычертанию тамг этого памятника только девять не обнаруживают близких аналогий среди тамг хакасов, другие же тождественны или сопоставимы с ними. Среди них очень показательны знаки в виде букв «А» и «Н». С качинскими же тамгами сопоставляются и семь других зна­ков, что позволяет с известными оговорками считать весь этот памят­ник качинским. В горах Оглахты подавляющее большинство знаков так­же тождественно или аналогично позднехакасским, в том числе десять из них — качинским с р. Абакана. В пользу качинской принадлежности этого памятника свидетельствуют и тамговидные знаки в виде букв рус­ского алфавита. Еще больше сходства с качинскими обнаруживают знаки с камней улуса Аёва. Из них особенно интересны буквенные, вырезан­ные на бедрах лошадей (табл. 42).

 Таблица 42. Скопление плит с рисунками находится в 3 км ниже улуса в логу, на правом берегу Нини. Именно здесь, на правом отвесном бе­регу лога, в 400- 500 м от устья, у обнажений песчаника верхнего яруса, геологи Березовской экспедиции обнаружили в 1971 г. большую глыбу песчаника с резными, прошлифованными рисунками. Часть ее, на которой были изображения двух лошадей с тамгами на бедрах, две криволинейные орнаментальные композиции и часть здания с куполо­образной крышей

О позднем возрасте Малоарбатского Писанца свидетельствует не только почитание Пiзелiг хая в качестве священной скалы хакасами (особенно охотниками) с устройством здесь периодических молений с жертвоприношениями, но и легенда, записанная М.И. Боргояковым в пос. Чистобай, согласно которой изображения этого памятника пред­ставляют собой родоплеменные тамги хакасов, угнанных неприятелем за Саянские горы [Боргояков, 1974, с. 122]. Возможно, имеется в виду насильственное переселение части хакасов по приказу джунгарского ха­на в начале XVIII в. [Копкоев, 1965, с. 65]. По другому преданию, слышанному нами в Усть-Чуле, всякий проезжающий хакасский всад­ник, желающий оставить навечно свою тамгу на этой скале, должен был подъехать к ней на коне боком, и тогда тамга его с крупа коня чудесным образом сама переходила на скалу. Малоарбатскую скалу тёйские хакасы называют Чигiрат хая («Скала рыжего коня»), оче­видно, потому, что тамги на нее нанесены красно-бурой краской, т. е. «сошли» с рыжих коней.

Как бы то ни было, но скала с изображениями стоит в самом начале очень древней и наиболее удобной Арбатской конной тропы, ве­дущей из Хакасии через Саянские горы в соседнюю Туву, где она вы­ходит по р. Манчурек в долину Ак-Суга. Этой тропой до сих пор гоняют из Тувы гурты скота и ездят за ним в Туву.

Несколько строк необходимо уделить происхождению хакасских тамг (хак. таңма).

Н.Ф. Катанов подразделял их в свое время на соб­ственно хакасские и заимствованные. К первым он отнес наиболее простые по начертанию знаки в виде кружка, дуги, треугольника, квадрата. Среди заимствованных он особо выделял «тамги рунические, взятые с надписей на скалах» [Катанов, 1893 (I), с. 110,111].

Выше мы уже обращали внимание на то, что несколько тамговидных знаков Малоарбатских и Чистобайских писаниц обнаруживают родство с там­гами древнехакасской феодальной знати. То же следует сказать и о некоторых других тамгах современных хакасов (рис. 15,9—11). Это не случайно, так как тождественными по начертанию с древнехакасскими оказываются и некоторые другие знаки, преимущественно простейшие.

Так, среди опубликованных С.В. Киселевым клейм на вещах того пе­риода имеются знаки 19,55,67 [Киселев, 1951, табл. LIII, рис. 11,12,13]. Ряд других знаков встречается на зеркалах этого времени. Совпадения в начертании обнаруживаются и с более древними, таштыкскими зна­ками. На астрагалах той эпохи имеются знаки 1,16,30,37,55,67,70,83 [Ки­селев, 1951, табл. XXXVIII, рис. 15,16,18, Кызласов, 1960(11), рис. 53].

И, наконец, самые древние аналогии позднехакасским тамгам обнару­живаются на серпах татарской культуры. Значки, имеющиеся на них, вероятно, являются родоплеменными знаками мастеров-литейщиков, хотя некоторые исследователи сомневаются в этом [Гришин, 1960, с. 178, 179]. Среди них есть подобные тамгам 9, 37, 48, 55, 67, 83.

Та­ким образом, можно предполагать, что часть позднехакасских тамг ге­нетически связана со средневековыми, а через них и с более древними таштыкскими и татарскими знаками. Категорически утверждать это нельзя, так как нам пока неизвестны тамги периода монгольского вла­дычества на Енисее (XIII—XVI вв.).

Таким образом, принадлежность изображенных тамг хакасам XVIII — начала XX в. доказана нами. Определена как хакасская и привычка рисовать на отдельных плитках, покрывающих горные скло­ны.

Что еще указывает на национальную принадлежность художников?

Очень интересны с этой точки зрения изображения клейменых ло­шадей. Автор рисунков сам отвечал на вопрос: чьи они?

 Таблица 15. рис. 40. Камень 40. Изображение всадника, восседающего на лошади, под ними — ползущая змея. На бедре коня тамга в виде буквы «Т». То­чечная выбивка с частичной прошлифовкой линий на массивном об­ломке песчаника

На одной из оглахтинских плиток есть фигура коня с тамгой в виде буквы «Т» на стегне (табл. 15,40). На плите из окрестностей улуса Аёва фигуры коней имеют тамги «Н» (на стегне и лопатке) и «Г» (табл. 42). Буквенные тамги свидетельствуют, что изображенные кони принадлежали качинцам. В горах Оглахты встречаются и рисунки коней со знаковыми тамгами хакасов. На правой стороне крупа одной лошади изображен прямой крест (табл. 33,1), на другой — схематичное изображение «лука» со стрелой (табл. 34). Прямое отношение всей композиции на скале Хызыл хая к определенной хакасской фамилии отмечено там­гой, аналогичной монокским крестообразным фигурам (рис. 13; табл. 47,1) с горы Папальчихи (табл. 2,5).

Важны для нас и изображения некоторых предметов, характерных для культуры хакасского народа в его недавнем прошлом.

 Таблица 14. рис. 34. Изображение шубы хакасского национального покроя.

Примеча­тельна шуба (хак. тон), выбитая на одном из камней с горы Оглахты (табл. 14,34). Покрой ее — хакасский национальный, о чем свидетель­ствует абрис спины и особой формы вшивные рукава (ср. [Шибаева, 1959, рис. 11,15,16]). На другой плитке (табл. 31, 3) изображена женская безрукавка (хак. сигедек) с типичной для хакасского сигедека разрезной спинкой. Вертикальной линией, вероятно, обозначена тради­ционная полоса вышивки [Прыткова, 1961, с. 237].

 Таблица 31. рис. 3 Фигура, изображающая, возможно, женскую одежду. То­чечная выбивка на каменной плитке

Несколько раз на оглахтинских плитках изображены шаманы (хак. хам) в своих традиционных одеяниях и с орудиями своего культа в руках. Всякий раз они изображены во время камланий (табл. 11,20,21; 38,1,2) Один из них имеет рогатый головной убор, на остальных — типичные для хакасских шаманов островерхие шапки со свисающими пучками птичьих перьев и — однажды — со свисающим сзади хвостом — косой Шаманский костюм также традиционно хакасский — со многи­ми лентами и бахромой, свисающими сзади (от накидок —ср. [Про­кофьева, 1971, с. 63-70]).

Один шаман бьет колотушкой в бубен (хак. тÿÿр), круг которого разделен на четыре части крестом с точками по углам (рис. 6,1; табл. 11,20). Бубен второго воспроизведен с внутренней стороны и име­ет вертикальную рукоять и две поперечные перекладины с привесками (рис. 6,2; табл. 11,21). С таким же бубном и в колпаке изображен ша­ман на ширинской плите (рис. 3,6). В первом случае, вероятно, пред­ставлена наружная сторона бубна с раскраской и точками по углам. Такое деление лицевой поверхности реальных шаманских бубнов у ха­касов известно [Иванов, 1955, рис. 10, 13—16, с. 18>1]. Это мы видим также на рисунке бегущего шамана, прикрывшегося бубном с кресто­образным делением, с изображениями подвесок на перекладине, а также непременного дерева (березы) в правом нижнем секторе (табл. 38,2)

 Таблица 38. рис. 2. Бегущий шаман с бубном. Свежая точечная выбивка на скале

Труднее определить, бубном ли является сердцевидная фигура с кружком в середине, расположенная на месте грудной клетки послед­него шамана, бегущего в сторону какого-то антропоморфного духа с луком и стрелой в руках (табл. 38,1). На то, что это изображен ша­ман, указывают развевающиеся сзади ленты и отогнутый назад кол­пак. Известно, что на хакасских бубнах шаман, «охотящийся» на злых духов, изображался с луком и стрелой [Иванов, 1955, с. 217—218].

Таким образом, изображения шаманов со специфическими хакасски­ми реалиями хорошо подтверждают хакасскую принадлежность изу­чаемых рисунков.

Ярким подтверждением позднего происхождения и хакасской при­надлежности рисунков служат также орнаментальные композиции, встреченные на многих из описанных памятников. Типологически эти узоры подразделяются на геометрические, растительные и образные.

Рис. 19. Старые хакасские деревянные ящички (абдыра) с геометрическим резным орнаментом: 1 — Мм, инв. N 3I24

Аналогичным образом подразделяется и современный хакасский ор­намент. Так, геометрический (или прямолинейный), по классификации С.В. Иванова, характерен для предметов из дерева и кости, т. е. в первую очередь для резьбы, а растительные мотивы преобладают в на­родной вышивке и на изделиях из войлока [Иванов, 1961, с. 371].

 Рис. 19. Старые хакасские деревянные ящички (абдыра) с геометрическим резным орнаментом: 2—Мм, инв. N 3126.

Орнаментальные композиции рисунков на камне в большинстве случаев значительно уступают по тщательности воспроизведения деталей узорам на другом материале. Многие из них выглядят как не­брежно сделанные наброски. Наиболее богаты орнаментами камни с горы Оглахты. Геометрические композиции представлены здесь рисун­ками на шести плитах, а растительные — на двух.

 Рис. 20. Резные изображения на передней стенке старинного хакасского сундука из улуса Картоев на р. Б. Есь. Резьба Т.С. Тахтаракова (до 50-х годов XIX в.) из сööка хызыл хая. Хранится в Абаканском музее

На самой маленькой плитке из оглахтинской коллекции вертикаль­ные линии вырезаны по всей поверхности. Они соединены между собой короткими косыми штрихами — «в елочку» (табл. 11,2.2). На другой плите рядом с фигурами лошадей и человека вырезана прямоугольная сетка, клетки которой в средней части перечеркнуты по диагонали (табл. 20,55). Еще на одном камне оказалась композиция из нескольких вписанных друг в друга прямоугольников (табл. 14,34). Орнаменты та­кого рода характерны для деревянных хакасских ящичков-абдыра, где они занимают обычно плоскости стенок (рис. 19). Среди оглахтинских рисунков встречаются пятиконечные звезды (табл. 22,63)

 Таблица 22. рис. 63. Изображение пятиконечной звезды. Точечная выбивка на угловатом обломке песчаника

Отметим, что пятиконечные звезды на памятниках искусства XIX — начала XX в. постоянно встречаются у всех саяно-алтайских народов (тувинцев, алтайцев, шорцев [Иванов, 1954, рис. 69,70,73,77; Кызласов, 1958]). Вырезаны они на старинной доске для резки табака (хак. чарды) из Минусинского музея (инв. № 3128) и на деревянных ящичках хакасов, например на недавно обнаруженном сундуке 150-летней дав­ности, вся передняя стенка которого покрыта резными изображениями, составляющими целую композицию (рис. 20, ср. [Патачаков, 1972]). Наконец, на плите 35 (табл. 14) выбит диагонально перечеркнутый квадрат (такая фигура нарисована краской и на Комарковской писа­нице— табл. 3,III,7). И пятиконечные звезды, и подобные квадраты часто использовались в хакасском прикладном искусстве для украше­ния деревянных изделий [Иванов, 1954, табл. 32,15,16; Иванов, 1961, с. 371; Минусинский музей, инв. № 3218, 3231; ср. рис. 20]

 

 Рис. 23. Резные изображения на стенках хакасской шкатулки (абдыра); Мм, инв. № 2413)

Растительный орнамент встречается на двух оглахтинских плитах. На одной из них представлена фигура в виде двух слитых вершинами сердец. Верхнее - обрамлено линией со спирально закрученными концами, от которой, в свою очередь, расходятся несколько плавно изогнутых линий со спиралями на концах (табл. 14,36). Вторая же плита букваль­но испещрена процарапанными тонкими линиями (табл. 23, 64)

 Таблица 23. Беспорядочно разбросанные по плоскости большой пли­ты песчаника резные рисунки нескольких лошадей, косули или оленя, цветов и орнаментальных фигур из изогнутых линий.

Здесь есть и различные комбинации из закрученных спиралей, и воспроизве­дения трехлепестковых цветов, и розетки. Все они, несомненно, копи­руют отдельные элементы хакасской народной вышивки (табл. 49). Подобные узоры вообще присущи позднехакасским писаницам.

Еще более интересны композиции растительного узора, вырезанные на большой плите из окрестностей улуса Аёва (табл. 42). Две из них представляют собой полноценные орнаментальные фигуры, хорошо со­поставимые с симметричными образцами хакасской народной вышивки (рис. 21,1,3), а третья — отдельный элемент вышивки (табл. 43).

Растительная орнаментальная композиция есть и на Комарковской писанице (табл. 3,1V). Ей довольно точно соответствует одна из вышивок на обшлаге хакасской шубы, хранящейся в Минусинском му­зее (рис. 21,2)

 Рис. 21. Образцы хакасской народной вы­шивки

Образных орнаментальных композиций среди рисунков на камнях и скалах нам известно только четыре. В Комарковой невдалеке от круп­ной поясной фигуры с надписью «Иванъ богатыр» тщательно, очень тонкими линиями изображены две противостоящие птицы (видимо, пе­тухи) и между ними стилизованное древо жизни.

 Рис. 22. Комарково. Композиция на плоскости XIX: петухи у древа жиз­ни. Красная краска

Подобную сцену можно встретить в искусстве народов чуть ли не всего Старого Света. Читателю она, конечно, особенно хорошо знакома по русским вышив­кам. Однако комарковское изображение (табл. 5.XIX; рис. 22) значи­тельно отличается от подобных сцен на русских изделиях рядом важных особенностей. Так, на восточноевропейских вышивках ноги птиц обыч­но очень короткие, хвосты же пышные (часто «ветвистые»), иная и форма крыльев (см., например, [Маслова, 1978, рис. 13, а,б; 15,17,23, 25 и др.]). Голенастость, короткохвостость этих птиц и остроугольность их крыльев мы уже отмечали. Среди образцов декоративно-приклад­ного искусства хакасов подобные сцены до сих пор не были известны. Но зато есть изображения птиц, выполненные подобным же образом. Примером является резьба на одном из абдыра Минусинского музея [Иванов, 1954, рис. 35—2а]. Изображения на дереве исполнены значи­тельно грубее наскального рисунка, но все же хорошо видно, что у двух птиц с абдыра поднятые вверх крылья имеют ту же угловатую форму, причем у одной крыло заштриховано и параллельными линиями. Так же длинны и трехпалы ноги этих птиц. Хвосты их, как и у комарковских, короткие (рис. 23).

Фигура, разделяющая птиц на выполненном охрой рисунке, пред­ставляет собой два соединенных основаниями трехлепестковых цвет­кА — очень популярного элемента хакасской вышивки (рис. 21,2). До­вольно точной и убедительной аналогией служит образец качинской вышивки в виде соединенных основаниями двух одинаковых фигур, оканчивающихся зубцом с двумя боковыми отогнутыми назад отрост­ками (рис. 21,5). Таким образом, отпадают последние сомнения в ино­родном происхождении нашей композиции. Еще раз напомним, что в Хакасии сцены противостояния птиц известны в декоративно-приклад­ном искусстве и в средневековье, по крайней мере с IX—X вв. (см. пряжку Минусинского музея, инв. № 9089 и [Киселев, 1951, табл. 56,3]).

Остальные образные орнаментальные композиции выбиты на одном из камней с горы Оглахты (табл. 12, 26)

 Таблица 12. рис. 26. Посередине плиты — ажурное изображение человека, но голова здесь отсутствует. Справа от него — антропоморфная маска или личина с глазами в виде кружков. Они обрамлены с трех сторон линиями. «Рот» передан изогнутым овалом с зигзагообразной линией зубов внутри. Продолжение ее за кон­туром рта образует спирально закрученные усы. Нос обозначен одной линией, в верхней части раздваивающейся, а в нижней — соединенной со ртом. У второй «маски», расположенной слева от антропоморфной фигуры, ямки «глаз» окаймлены четырехугольниками, «рот» обозначен ромбиком. Контур нижней части «лица» показан сдвоенными угловаты­ми линиями. С правой стороны к верхнему углу обрамления «глаз» при­мыкает разделенная надвое треугольная фигура с дугами по углам. С другой стороны к верхнему углу четырехугольника примыкает овал с двумя «усиками», а к нижнему — такой же овал, но с четырьмя «уси­ками». Выше выбита ажурная стилизованная фигура, напоминающая перевернутое изображение птицы с распростертыми крыльями и неиз­вестный предмет (табл. 12,26).

В левом верхнем его углу находится ажурная фигура, отдаленно напоминающая обращенную вниз головой летучую мышь с распростертыми крыльями. Это образец для вышивки. Справа от нее — сложная фигура, которая напоминает по очертаниям антропоморфную личину или маску с «глазами» — точками, обрамленными четырехугольниками и «ртом» в виде ромбика. Ее пере­секает вертикальная полоса. Нижняя часть «лица» угловато оконтуре­на двойной линией. От верхнего левого угла обрамления «глаз» отхо­дит овал с двумя спиралями. Подобный же овал с четырьмя «усика­ми» изображен и у нижнего угла. Треугольная украшенная несколькими линиями фигура примыкает и к верхнему углу обрамления «глаз». В целом, вероятнее всего, здесь перед нами не орнаментальная ком­позиция, а «выкройка» женской безрукавки, уже узнанной на другом оглахтинском рисунке (табл. 31,5). В пользу такого сравнения говорят: общая Т-образность фигуры при трапециевидной нижней части и широ­ких коротких боковых частях — «рукавах» и передних полах; верти­кальная линия от «ворота» до «подола» и другие детали («уголки» и «ромб» подола, линии по «рукавам» и т. д.), сопоставимые с располо­жением орнамента на реальных изделиях. Дополнительные фигуры — это образцы вышивок, присоединенные к выкройке сигедека в нужных мостах, т. е. там, где их полагалось вышить.

И, наконец, у правого края камня располагается еще одна «маско­образная» орнаментальная композиция. Ее «глаза» — в виде кружков, окаймленных с трех сторон линиями. Большой «рот» разделен внутри зигзагом, концы которого спирально закручены (некоторое подобие усов). «Нос» начинается прямо от изображенных галочкой «бровей» и, проходя через все «лицо», соединяется со «ртом». Это, вероятно, также образчик для вышивки (как, очевидно, и последняя на этой плитке ан­тропоморфная фигура без головы; ср. подобные ей на табл. 12,25, свер­ху), напоминающий действительные личины демонов — хранителей до­ма, которые были известны предкам хакасов в средневековый период [Кызласов, 1965 (III), рис. 53,54,651.

О хакасской принадлежности этих рисунков свидетельствуют и спирально закрученные линии — характерный элемент хакасской вышивки художественной обработки металлов [Клеменц, 1886, с, 55].

Есть орнаментальная композиция и на Малоарбатском Писанце (табл. 1,32). К сожалению, она сохранилась не полностью, поэтому нет возможности для ее сопоставления с конкретными хакасскими узорами.

Анализируя сцену противостояния птиц, мы отмечали возможность зарождения этого мотива в средневековье. Еще с большей уверен­ностью можно говорить и о преемственности других видов орнамента. Для эпохи древнехакасского государства было характерно господство растительно-цветочного орнамента, воспроизводимого на многочислен­ных бронзовых и золотых изделиях, многие элементы которого сохрани­лись и в современном искусстве хакасов [Киселев, 1951, с. 616, 617]. Геометрический орнамент, как и ныне, использовался тогда, очевидно, в основном для украшения изделий из дерева и в инкрустациях по железу. Сохранились довольно многочисленные предметы из склепов пред­шествующей таштыкской эпохи. Орнамент на них геометрический, в большинстве случаев близкий или даже тождественный современному [Кызласов, I960 (II), рис. 35, 38—41].

Хакасской принадлежности рисунков не противоречат и некоторые другие изображенные на них реалии. Например, на одной из оседлан­ных лошадей хорошо различим чепрак, имеющий по углам украшения в виде двулистника (табл. 32). На реальных чепраках подобные укра­шения были металлическими, нередко покрытыми серебряной насечкой [Патачаков, 1958, рис. 28]. Изображение на одной из плиток рядом с человеческими фигурами кремневого ружья на сошках (табл. 12,25), употреблявшегося хакасами с XVIII и до начала XX в. (хак. тас мылтых), находит прямую параллель в аналогичном изображении в сцене охоты, вырезанной на абдыра [Иванов, 1954, рис. 35,3]. О том же сви­детельствуют рисунки топоров современного типа на плите из улуса Аёва (табл. 43), изображенные вместе с образцом для хакасской вы­шивки и со схематичным воспроизведением двухколесной «арбы», на­ходящей себе полную аналогию (по манере изображения обоих колес в плане) на писанице с горы Куня, в 18 км выше Оглахтинских гор по Енисею [Вяткина, 1961, с. 207|.

Характерны для хакасов и рисунки верблюдов (табл. 6,30,46), в том числе — запряженного в арбу (на этот раз изображенную в профиль — табл. 46,1). Дело в том, что разведении хакасами верблюдов и упо­треблении для перевозки грузов двухколесных телег в XVIII и даже в начале XIX в. сообщает ряд авторов-современников [Георги, 1776, с. 13; Спасский, 1821, с. 102; Пестов, 1833, с. 86]. Не вызывает удивления выбивание хакасами на скалах православных крестов (табл. 13,32) или даже увенчанных ими церквей (хак. тигiриб; табл. 45,2), а также, очевидно, колокольни, на верху которой выбит «открывающий звоны» человек — звонарь (табл. 45,1). Как известно, православие в Хакасии, как и в остальной Сибири, насаждалось уже с XVII в., но, восприняв внешние его формы в быту и даже в погребальном обряде, аборигенные народы Сибири совмещали православие с шаманизмом вплоть до со­временности.

 

 Рис. 24. Бубен койбальской шаманки Соткаан. Рисовал 12 июля 1896 г. с натуры Тапай Чертыков (сеок туран)» (копия по Н.Ф. Катанову [Катанов, 1897]). Объяснения:

А — небесный мир; а — солнце (кÿн), б — луна (ай), в —Венера (Солбан), г — звезды (чылтыс).
Б — подземный мир; д — священная береза (пай казын,), е —дух, патрон шамана (ээзi), ж — желтые девы, русалки (сарығ кыс), з —черные люди (хара кiзi), и — воплощения духов: водяного (суғ ээзi), горного (тағ ээзi), к — вещие черные птицы (хара хус), л — сам шаман (хам позы),

м — волк (пÿÿр), н — горный дух (тағ ээзi).
В — три слоя земли, отделяющие небесный мир от подземного»

Отметим, что православные кресты, колокольни и церкви вырезали на скалах в XVIII—XIX вв. также и шаманисты эвенки в бассейне верхней Лены [Окладников, 1977, с. 119, табл. 125—130,132]. Что ка­сается воспроизведения на камне построенных русскими зданий, в том числе и двухэтажных с окнами (табл. 44), то хакасская принадлежность этих изображений подтверждается тем, что аналогич­ные картины вырезались на стоявших в юртах деревянных ящичках. На одном абдыра с большим знанием натуры изображена, очевидно, пострадавшим за что-то человеком даже минусинская тюрьма. Тщатель­но вырезано деревянное здание с зарешеченными окнами, по бокам которого стоят двухэтажные сторожевые башни (одна из башен пере­дана в разрезе), а справа в воротах — часовой с ружьем [Иванов, 1954, рис. 35,1].

Для окончательного закрепления вывода о хакасской принадлеж­ности изучаемых рисунков на камнях и скалах сравним примененные в них изобразительные приемы с особенностями рисунков на бытовых предметах, изготовленных хакасами.

Антропоморфные изображения часто встречаются в народном ри­сунке хакасов. Особенно многочисленны они на культовых предметах: на бубнах и тöсах. Наиболее типичны здесь, как и на рисунках на камнях и скалах, линейные изображения (рис. 24). Преобладают воспроизведе­ния головы контурным кружком; силуэтные редки. Так же как и на скалах, ноги часто изображаются простой обращенной углом вверх «галочкой». Но наиболее характерно обозначение ступней ног. Часто показаны колени. На руках — растопыренные пальцы [Иванов, 1954, 1955]. Все это, как мы видели, и составляет особенности антропоморф­ных линейных изображений на камнях и скалах. На хакасских бубнах часто встречаются линейно выполненные фигуры с одним отростком на голове [Иванов, 1955, рис. 9,15 и др.] — такие встречены на писаницах и на оглахтинских плитках (табл. 4,72; 8,9; 29,85; 38). На оглахтинских плитках есть несколько изображений женщин. Их возраст и общест­венное положение иной раз подчеркнуты двумя косами (табл. 8,5; 10,77). Две косы носила у хакасов только взрослая замужняя женщина. Две косы — характерная черта и для женских изображений на бытовых и культовых изделиях хакасов, например на бубнах [Иванов, 1955, рис. 44,5,6].

Среди наскальных линейных рисунков фигуры женщин отличаются почти обязательным изображением грудей, показанных с обеих сторон от вертикальной линии, передающей туловище (табл. 8,5,70; 10,17; 21,59; 31,2]. Обозначены и другие признаки пола. Таковы же и услов­ные приемы изображения женских фигур на хакасских предметах культа [Иванов, 1954, рис. 44,7,8; Иванов, 1955, рис. 1,1,13 слева]. На одной из плит с горы Оглахты есть и профильное изображение женщины (табл. 21,55). Контурные антропоморфные фигуры наскальных рисун­ков тоже находят себе аналогии. Так, изображение на оглахтинской плите 15 (табл. 9) словно сошло с одного из хакасских тöсов, храня­щихся в Музее этнографии народов СССР [Иванов, 1955, рис. 1,2]. Из­вестна на рисунках тöсов и манера сохранять в контурных изображе­ниях центральную вертикальную линию [Иванов, 1955, рис. 2,2]. Это уже знакомо нам по рисункам на камнях (табл. 20,55,56; рис. 17). Пе­редача туловища четырехугольной фигурой (табл. 7,3) также встречает­ся на одном из хакасских тöсов [Иванов, 1955, рис. 2,/]. Силуэтные рисунки (типа табл. 20,55; 24,69) также встречаются на бубнах [Ива­нов, 1954, рис. 44,1,10,12; 47,1]. Даже странным на вид антропоморф­ным фигурам с треугольными головами (табл. 12,25) можно найти ана­логии в уплощенных головах ряда фигур, нарисованных на бубнах [Иванов, 1955, рис. 8]. Расклешенные брюки, изображенные на таких фигурах с оглахтинского камня, подобны штанам, «надетым» на луч­ника одного из хакасских бубнов [Иванов, 1954, рис. 44,25; Иванов, 1955, рис. 19]. Интересные антропоморфные «геометризированные» изо­бражения с гор Оглахты (табл. 12,25,26) — редкость, такая трактовка необычна для хакасского народного искусства. Но на одном ящнчке-абдыра Минусинского музея удалось обнаружить геометризированные человеческие фигуры без рук; туловища здесь вырезаны в виде не­скольких вписанных друг в друга ромбов, а головы имеют форму тра­пеции (рис. 14,2).

Два человека, изображенные на скале в горах Оглахты (табл. 38,7 и 40,1), и четыре антропоморфные фигуры на плитах стреляют из луков (табл. 21,59; 26,77,78; 28,52). Дело не в том, что на бытовых и культо­вых предметах хакасов можно найти множество изображений луков и лучников: хорошо знакомое национальное оружие хакасов недавнего прошлого не могло не найти отражения в народном искусстве. Гораздо важнее, что на хакасских рисунках человек, стреляющий из лука, изо­бражался так, словно правая его рука упирается в бедро или бок, а не держит стрелу и тетиву [Иванов, 1954, рис. 44,22,25; Иванов, 1955, рис. 8; 12,2; 15,7]. Совершенно та же поза и у фигур лучников на оглахтинских рисунках (табл. 26,78 и 40,1). На других рисунках на кам­нях правая рука стреляющего тоже опущена к пояснице, хотя и дер­жит стрелу. На хакасских бубнах есть и такие фигуры [Иванов, 1955, рис. 13,2]. Особенно часто так стреляют всадники.

С изображениями хакасских бубнов сопоставимы и целые компози­ции, состоящие из антропоморфных фигур. Мы имеем в виду встречен­ные на оглахтинских плитах рисунки стоящих рядами «человечков» (табл. 7,4). Так же как и на бубнах (рис. 24), они часто держатся за руки (табл. 8,6; 10,18,19; 18,49).

«Иванъ богатыр» — эта надпись на уже неоднократно упоминав­шемся рисунке Комарковской писаницы может поколебать уверенность в том, что его выполнил хакас. Большие размеры изображения и на первый взгляд необычная трактовка самой фигуры, казалось бы, под­тверждают эти сомнения. Однако наличие здесь надписи на русском языке вполне оправданно, так как художник хотел изобразить именно русского «богатыря», а не своего соплеменника. К тому же русские надписи (вспомним и высеченное слово «конь» — табл. 15,48), буквенные тамги и арабские цифры для обозначения годов не должны нас удив­лять, когда приходится иметь дело с рисунками хакасов конца XIX — начала XX в. Они встречаются также и на бытовых предметах (напри­мер, на абдыра, кисетах и т. д.). Особенно характерны они для качинцев. Более всего общаясь с русскими из-за чересполосного прожи­вания с ними, качинцы, не имея учителей и школ, очень давно самоуч­кой, по домам изучали русский язык и грамоту. Именно о них сообщают некоторые авторы конца XVIII в.: «Из качинских татар весьма ма­ло крещеных, но довольно достаточно знающих по-русски читать и пи­сать» [Пестерев, 1793, с. 14].

Что же касается формы туловища и головы комарковского изобра­жения, то она сближает его с малоизвестной науке областью хакас­ского рисунка — изображениями человека на затесях деревьев [Савен­ков, 1884—1889, л. 46, 47; Иванов, 1954, рис. 38]. Подобная трактовка человеческой фигуры встречается и на бытовых предметах хакасов. Ана­логична, например, фигура часового с ружьем, вырезанная на одной из шкатулок-абдыра Минусинского музея. На многих рисунках людей хакасы изображали и лица, точкой обозначая глаза, прямой линией, часто проходящей через все лицо,— нос, рот показан редко, но всегда это — прямая черточка [Иванов, 1955, рис. 2,2; 13,2; 16,2; Иванов, 1954, рис. 42; 41,19; 46,2]. Интересно, что лицо, тождественное по трактовке «Ивану-богатырю», удалось обнаружить на алтайском бубне, храня­щемся в Минусинском музее (инв. № 2183). Лица с обозначением бро­вей вообще часто встречаются среди рисунков алтайцев [Иванов, 1954, рис. 80,83,84]. Отсутствие пока такого типа лиц в произведениях изо­бразительного искусства хакасов свидетельствует, скорее всего, только об очень слабой его изученности.

Среди антропоморфных изображений осталось сравнить особенности всадников, нарисованных на камнях, скалах и на предметах хакасского быта. Как мы видели, всадники как бы вырастают из конских спин. Лишь иногда перевернутой «галочкой» показаны их ноги. Оба приема как раз характерны для хакасских рисунков на бубнах и абдыра [Ива­нов, 1954 и 1955]. Аналогичны и позы всадников. Однако самая рас­пространенная поза наездников, изображенных на камне,— одна рука, вытянутая вперед, держит повод, вторая, вероятно, с камчою, опущена вниз — довольно редко встречается на бубнах. Всадники на бубнах чаще всего так же одной рукой держат повод, но вторая рука, согнутая в локте, уперта в бок. Только дважды выбит на камне всадник в той же позе (табл. 17,45; 40,1). Но зато у всех трех наездников, нарисованных краской на Комарковской писанице, руки расположены именно так (табл. 6,XXIV—4,5,7). Интересна резьба на стенке упоминавшегося уже сундука со сценой охоты лыжников на оленя, с изображением табуна коней, двух коров и теленка. Здесь же вырезаны и фигуры четырех всадников, представляющие все основные приемы изображения всад­ников хакасскими резчиками и художниками (рис. 20).

Иногда на бубнах всадники изображены в виде фертообразных фи­гур — «руки в боки» [Иванов, 1955, рис. 8,1,2]. Есть подобные наезд­ники и на оглахтинских рисунках (табл. 28,85; 34). Но они там как бы стоят на конских спинах (ср. табл. 28,84; 34). Такая трактовка по­зы всадников в общем-то близка к аппликациям на шаманских лентах. Здесь конь и всадник — отдельные фигурки, и изображение человека находится выше конской спины в стоячей позе [Иванов, 1954, рис. 42, с. 582; Иванов, 1955, рис. 4,4; 5,2—5]. Аналогичные всадники, стоящие на лошадях, известны в резьбе шорцев и алтайцев [Иванов, 1954, рис. 59,1 и 108,8].

Рисунок правящего повозкой кучера (табл. 32) может на первый взгляд показаться не хакасским. Подобные экипажи, способ запряжки с дугой, да и сам сюжет [ср. Маслова, 1978, с. 139,6] не типичны для традиционной культуры хакасов. Но манера изображения — хакасская. Колеса и рама повозки подобны изображению телеги на камне из ок­рестностей улуса Аёва (табл. 43). Но еще более характерна лошадь. Стоячие ушки, изогнутая шея, поднятые передние и особенно выгнутые назад задние ноги — все это передано в типичной манере. Так же изображен здесь и верховой конь без всадника. На его спине—по-ха­касски украшенный чепрак седла и загадочный остроугольный предмет, о котором уже шла речь при разборе изобразительных приемов оглахтинских рисунков лошадей (табл. 32).

Среди рисунков на предметах быта хакасов встречаются различные приемы воссоздания образа лошади. Многие из них не обнаружены на писаницах. Но все основные особенности, присущие рисункам на камнях и скалах, находят себе аналогии на предметах из этнографи­ческих коллекций. Прежде всего, следует отметить, что и эти произведе­ния изобразительного искусства хакасов также подразделяются на вы­полненные красками и резные. Но количественное соотношение иное - резных изображений лошадей известно очень немного. Поэтому прихо­дится сравнивать изображения, различающиеся по технике нанесения. Среди хакасских рисунков известны контурные строго профильные изо­бражения коней с двумя ногами. Постановка ног характерна для вто­рой разновидности наскальных рисунков (табл. 15,58; [Иванов, 1954, рис. 35,1]). В целом же «двуногие» кони не характерны для хакасских рисунков — видимо, это присуще резным изображениям.

Подобную трактовку конской фигуры представляет еще один вид прикладного искусства хакасов — аппликация. Имеющиеся здесь изо­бражения [Иванов, 1954, рис. 42; Иванов, 1955, рис. 4, 5] очень близки к силуэтным рисункам на камне (табл. 15,39). Именно на аппликациях чаще всего изображены непропорционально толстые и короткие ноги. На одной ленте от шаманского костюма встречаем аналогию третьей разновидности профильных изображений [Иванов, 1954, рис. 42]. Третью разновидность в постановке ног демонстрируют и резные изо­бражения на абдыра. Но это уже кони второй группы — с передачей всех четырех ног животного (рис. 20). Особенно близок им резной ри­сунок коня на оглахтинском камне 52 (табл. 19). Одна из этих лоша­дей изображена с седлом и чепраком, по форме совершенно тождест­венным оглахтинско-аёвским резным рисункам.

Первая разновидность постановки ног наскальных изображений — обе прямые ноги вытянуты вперед — очень характерна для рисунков ха­касов на бубнах [Иванов, 1955, рис. 8,9]. Примером может служить и уже неоднократно упоминавшийся сундучок-хачахас с резной стен­кой (рис. 20). В резьбе по дереву встречаем и «незамкнутый контур» [Иванов, 1954, рис. 36,3; 51] —прием, знакомый нам по нескольким оглахтинским изображениям. Известны фигуры, показанные и двойной П-образной линией [Иванов, 1955, рис. 20,7). Провисающий живот у остальных линейных конских фигур (табл. 26,75)—характернейшая черта и нарисованных на бубнах лошадей [Иванов, 1955], и вырезан­ных на дереве [Иванов, 1954, рис. 37]. Не менее часто здесь встреча­ется и непропорционально вытянутое туловище на слишком коротких ногах [Иванов, 1955, рис. 8]. Известны и «пятнистые» кони [Иванов, 1955, рис. 17], и животные, изображенные в «скелетном» стиле [Ива­нов, 1955, рис. 20,2].

Среди изображений оленей в произведениях декоративно-приклад­ного искусства хакасов встречаются выполненные «незамкнутым контуром» [Иванов, 1954, рис. 51]. Особенно характерна, как и в ри­сунках на камне, «древовидная» манера в изображении рогов живот­ного [Клеменц, 1890, рис. 96; Минусинский музей, инв. № 3184- Иванов 19о4 рис. 38,8; 51; Иванов, 1955, рис. 12,2; 20,1; ср. также рис. 20].

Может показаться, что абсолютно не хакасским является образ человека верхом на олене, выбитого  вместе с тремя человечками на одной из оглахтинских плиток (табл. 28). Но нет сомнения в том, что художественные и технические особенности этого рисунка ничем отличаются от соседних (силуэтный олень и линейный человечек, же «стоящий» на олене, как и подобные ему «стоят» на лошадях- табл. 28,82,83). Всадник на северном олене изображен и на бельтирском бубне, хранящемся в Абаканском музее [Вайнштейн, Долгих, 1963].

На хакасских бубнах находим аналогии и другим фигурам. Так, например, почти копией птицы с оглахтинской плитки 75 (табл. 25) яв­ляется птица на сагайском бубне [Иванов, 1955, рис. 14,2]. На бубнах же имеются изображения солнца, подобные солнцу с ширинской пи­саницы.

И еще один момент. Известно, что хакасы в настоящее время не проживают на правобережье Енисея. Между тем именно там располагаются Комарковская, Сисимская, Шалаболинская, Кривинская и другие не затронутые нами здесь писаницы, на которых ныне отчетливо выделяются сходные хакасские рисунки XVIII—XIX вв. Но ведь известно, что даже в конце XIX в. на правом берегу Енисея проживали — как отдельными улусами, так и в русских деревнях — не только койбалы, но и качинцы, сагайцы и даже кызыльцы [Катанов, 1891,с. 135; Левашова, 1946; Патачаков, 1958, с. 56]. По статистике на 1854 г. в правобережных волостях только Минусинского уезда проживало 1506 хакасов. Следовательно, правобережные поздние писаницы также создавались хакасским населением.

Все приведенные нами выше данные не оставляют никаких сомнений в хакасской принадлежности публикуемых рисунков на камне. Совершенно очевидно, что эта отрасль самобытного народного искусствам представляет единое целое с другими видами декоративного и прикладного искусства хакасов, и прежде всего с резными и выполненными красками рисунками. Рисунки на камнях не только не «копировали наскальные изображения более древних эпох, но создавались независимо от них в традиционной и самобытной хакасской манере, характерной для резьбы по дереву, рисованию красками и углем, а также для аппликации и даже для вышивки. Своеобразие и самобытный характер рисунков на камне, отсутствие значительных следов влияния на них русского искусства делают их исключительно ценным источником для изучения народного творчества хакасов в недавнем прошлом. Отныне нельзя изучать народное творчество хакасов без учета памятников их искусства, оставленных на камнях и скалах на века.

***

Теперь, когда мы хорошо научились отличать хакасские народные рисунки на скалах и камнях от древних писаниц, можно смело выделить их среди уже опубликованных другими авторами. Так, например, из числа памятников, описанных И.Т. Савенковым (копии рисунков, правда, не всегда точны), хакасскими являются [Савенков, 1910] рисунки на плитах курганов близ Доможакова улуса — на левом берегу р. Абакан (табл. 1,XIV); Оглахтинская писаница (табл. 2,IX,XXIII; 5,XVI; 6,1), часть Майдашинской (табл. 1,VIII), Копёнской (табл. 2,ХШ; 6,3—6; 7,3—6), Трифоновской (табл. 6,II; 8,1), Сисимской красочной (табл. 9,X1II,XVII), Атамановской (табл. 7,VII), Караульного утеса (табл. 2,XIV) и Кулахской красочной (табл. 1,IХ,Х,ХII — на Енисее; Тесинcкой (табл. 3,II,III,V,VII,VIII,XIV; 4,III,IX,XIV,XVII) — на р. Тубе; Сулекской и Печищенской (табл. 2,1; 2,XXVI, XXXII; 8,II,XIII) - на Черном Июсе, а также нанесенных красной краской писаниц бассейнов рек Маны и Колбы [Писемский плёс, Борок, Биджайский, Тихий плес, Колба, Унгутская пещера (табл.  9,11—111, VIII—X,XIV-XVLXXI)], и Бирюсы (табл. 9,Х1Х). Сюда же следует отнести собранные тем же исследователем рисунки углем на затесях деревьев [Савенков, 1910, табл. 4XIV.XVI.XVII; табл. 7,9-11,13,14,16,18,19].

При просмотре альбома рисунков, собранных в 1887—1889 гг. экспе­дицией финского археологического общества под руководством И.Р. Аспелина, выяснилось, что хакасские рисунки зафиксированы [Appelgren-Kivalo, 1931] на курганных плитах близ улуса Орак в Северной Ха­касии (рис. 19—20), на Сулекской Писаной горе (рис. 66,68—73) по Черному Июсу, близ Костищево (рис. 106,107,111,112), на Уйбатском чаатасе (рис. 167,179), в долине р. Аскиз (рис. 215), на р. Большой Сыр (рис 272,274), близ улуса Чаптыкова на правом берегу р. Абакан (рис. 287).

Среди рисунков, зафиксированных А.В. Адриановым как на Шалаболинской (Тесинской) писанице на р. Тубе, так и на горе Куне по ле­вому берегу Енисея, также имеются хакасские рисунки [Вяткина, 1949, LVI—13,19,35,38—40,41,81; Вяткина, 1961, XLII—15]. На Куне они до­полнительно выявлены Н.В. Леонтьевым (шаман с бубном и др.).

Обзор поздних писаниц, при учете публикуемых нами, показывает, что все наскальные рисунки хакасов объединяются общими особенно­стями изобразительных приемов, техники нанесения и близкими сюже­тами. Очень важно, что единое наскальное творчество фиксируется у разных территориальных групп населения Южной и Северной Хакасии, правобережья Енисея и Восточного Саяна (рис. 28). Это явля­ется дополнительным свидетельством того, что уже к XVII—XVIII вв. хакасы представляли собой единую сложившуюся народность.